Александр Ян - Дело огня

Книга шлепнулась перед Асахиной на татами.

— При всем моем уважении к вам, — тихо сказал Тэнкэн, — я не могу. Это подарок господина Сакума. Последний подарок. Я не могу так поступить.

— А ведь я тоже твой благодетель, — мягко сказал господин Аоки. — Я далее тебе кров и пищу, предлагаю службу. Даже одежда на тебе — из моего дома…

— Если вы потребуете оставить все ваше у вас, я уйду нагим, — спокойно ответил Асахина. — К сожалению, я не смогу вернуть вам пищу, но обещаю оставить то, во что она превратилась.

Смех господина дайнагона вновь раскатился переливами, похожими на звуки водяной цитры.

— Не нужно уходить, Тэнкэн. И книгу не надо жечь — я проверял тебя. Мне нравится твоя верность.

— Позвольте заметить, что вашему покорному слуге не нравится этот способ проверки.

— Твоя смелость мне нравится тоже. Поживи пока здесь, подлечи ногу, отдохни, развлекись. Молодым людям нужно иногда развлекаться. А кстати, нынче вечером мои люди отправляются веселиться к Янаги. Не желаешь ли составить им компанию?

— Благодарю покорнейше, нет.

— Ну а я настаиваю, — бросил господин Аоки. — Ато! Ато, подойди сюда.

Ато, ждавший за порогом, отодвинул фусума и поклонился.

— Возьми Тэнкэна с собой, — тон господина дайнагона был самый непринужденный. Тон человека, не представляющего, что ему могут отказать. — Юноше нужно развеяться.

Кэйноскэ прежде никогда не хотелось нарушить статью устава, которая запрещает поединки по личным мотивам. Ту, что запрещает покидать ополчение — хотелось, а эту нет. Пока не оказалось, что эти мерзавцы Ямадзаки, Сайто и Тодо привели его в веселый дом, чтобы подсунуть под него женщину.

Еле вырвался Кэйноскэ от размалеванной шлюхи, сказавшись, что живот разболелся до невозможности, и если он сейчас же не доберется до отхожего места, то ему сделается плохо прямо в этой комнате. Надо сказать, не очень-то и соврал: отвратительная почти до рвоты была шлюха — толстозадая, писклявая, вертлявая. И как только Ямадзаки пришло в голову, что он польстится на такую? Как господину Хидзикате пришло в голову, что он хоть на кого-то здесь может польститься?

Он ожидал какого-то подвоха, когда Хидзиката сказал «это приказ». Сначала думал, что господин фукутё сам соизволит втайне прийти сюда, скрыв лицо под глубокой шляпой. Потом, когда выпили уже довольно много, а Хидзиката все не появлялся, Кэйноскэ подумал другое — что фукутё намекнул за кем-то из троих проследить, и старался внимательно слушать разговоры. Но троица собутыльников не говорила ни о политике, ни о делах отрядных, а все больше о своей жизни и юношеских годах, девки подливали, хихикали и играли — одна на барабанчике, вторая на сямисэне, третья на кото, а четвертая, самая разодетая, танцевала. Именно она после танца подсела к Кэйноскэ, разговоры принимали все более непристойный оборот, и наконец выяснилось, что Кэйноскэ грубо провели. Под насмешливые и похабные напутствия ему пришлось проследовать за размалеванной тварью через внутренний садик в дальние комнаты, откуда насилу удалось вырваться.

Сначала он хотел вызвать всех троих, но, пока спускался, сообразил, что они не согласятся, потому что — устав. Но можно было попросту выругать их как следует, или нет, еще лучше — сохранив достоинство, молча уйти…

Но чтобы уйти молча, нужно взять меч и надеть сандалии, а меч стойке у входа. Чтобы до него добраться, следовало пройти мимо комнаты, где оставшиеся трое продолжали пировать с девками.

— Спорим, что у нее ничего не выйдет? — услышал он голос Сайто. — Ты напрасно отправил с ним Хацугику. С ним надо было отпустить вот эту, как тебя…

— Химавари, господин, — пролепетала девушка. Кэйноскэ узнал ее голосок — она играла на барабанчике и пела.

— Химавари так Химавари, — миролюбиво согласился подвыпивший Сайто. — Она щупленькая, как мальчишка, может, ему бы и понравилась.

— Госпожа Хацугику — лучшая ойран, — бойко возразила девица, игравшая на сямисэне. — И самая опытная.

— Я подумал — раз ее прозвание «Первая хризантема», пусть и у Миуры она будет первой, — оправдывающимся тоном проговорил Ямадзаки. Все засмеялись. Кэйноскэ стиснул кулаки и осторожно прошел мимо двери.

Тут-то удача снова скорчила ему рожу: хозяин заведения скрючился за конторкой, нипочем не желая уходить. При нем не хотелось брать меч со стойки и сандалии с полки, так что Кэйноскэ отступил назад, в тень. Но слушать пьяные шуточки на свой счет тоже было противно, и юноша отошел еще дальше, к дверям, расписанным соснами и журавлями.