Евгений Малинин - Маг

– О, что б им в крысу перекинуться! Снова кого-то мучить будут! – воскликнул он, а затем, чуть обернувшись, добавил: – Обязательно ко мне припрутся! Жизни от них нет! Опять человек восемь бесплатно кормить…

– Апостол Пип заявил, что они остановятся в «Белом лебеде», – попытался я успокоить его.

– Ну, пятиликий Сат облагодетельствован, это ж его гостиница, – усмехнулся Вар и добавил: – Только жрать задарма они везде горазды, особенно после проповеди! Единые слуги… что б им в крысу перекинуться!… – повторил он свое странное проклятие и еще энергичнее затопал вверх по лестнице.

Мы поднялись на второй этаж, и хозяин провел нас в небольшую, простенько убранную комнатку с двумя кроватями и рукомойником в углу. Как только мы вошли, Вар зажег висевшую за дверью лампу, а Данила сразу опустился на низенькую скамеечку, стоявшую у одной из кроватей, и устало вытянул ноги. Вар, пристально посмотрев на Данилу, направился к выходу и уже в дверях проговорил:

– Я, пожалуй, пришлю вам ужин сюда. Паренек совсем сомлел, пусть поест и сразу ложится, завтра вставать придется рано, если в один день до Нароны собираетесь дойти. – И он тихо прикрыл за собой дверь.

Я спустил с рук Ваньку, скинул на кровать плащ, положил на пол котомку и направился к рукомойнику. Данила молча сидел на своей скамеечке. Умывшись, я вытерся висевшим рядом полотенцем и, повернувшись наткнулся на внимательные глаза Данилы.

– Дядя Илюха, а ты не думал пойти послушать этих проповедников? Может, что интересное скажут?…

– Я-то обязательно схожу, а вот тебе действительно сразу после ужина надо будет спать лечь, а то завтра идти не сможешь.

– Нет, я с тобой пойду, мало ли что случится. Вдруг срочно уходить придется, а мы разделимся.

Он поднялся со своей скамейки и направился к умывальнику. Пока Данила фыркал под струёй воды, я выглянул в окно. По слабо освещенной дороге в сторону нашей таверны двигались люди. Жителям, похоже, уже сообщили о готовящейся проповеди, и они начали сходиться.

В этот момент в дверь тихо постучали, и Данила поспешно натянул на свои мокрые белобрысые вихры капюшон. Я открыл дверь. На пороге стояла та самая девушка, которую мы встретили на улице. В руках у нее был небольшой поднос, прикрытый чистой салфеткой. Она бочком вошла в комнату и недоуменно огляделась. Я понял, что она не знает, куда поставить свой поднос, поскольку в комнате не было стола.

– Ставьте ваше угощение сюда, – показал я на одну из кроватей. Она шагнула в указанную сторону, а я спросил: – Тебя, наверное, зовут Ольва?

Она удивленно оглянулась:

– Откуда вы знаете?…

– Так это же про тебя трехликий Вар сказал «Ольва отошла». Меня ты можешь называть Илья, этого молодого человека Данила, а наш усатый друг отзывается на имя Ванька…

Она оглядела нашу компанию, улыбнулась, кивнула и, сдернув салфетку с подноса, сказала:

– Здесь жареное мясо, салат, хлеб и молоко. Сейчас принесу еще пирожков. Я надеюсь, поужинать вам хватит?

– О, вполне. Главное, чтобы вот этим вот обжорам хватило, – я кивнул на Данилу и Ваньку, – а мне и одной корочки достаточно.

Данила и Ольва рассмеялись.

Потом Ольва выпорхнула за дверь, а мы с Данилкой уселись на кровати и принялись за ужин. Ванька тут же присоединился к нам. Через несколько минут Ольва вернулась с небольшой тарелкой, на которой лежало несколько пирожков. Данила сразу ухватил один из них, а я спросил:

– Скажите, милая девушка, когда начнется проповедь и кто, собственно, будет ее читать?

– Гвардейцы Единого-Сущего уже пришли, так что минут через двадцать – тридцать начнется. – В ее голосе явно звучал какой-то тоскливый страх. – А проповедовать будет сам апостол Пип… – Мне показалось, что при этом имени Ольва вздрогнула.

– Что-то мне кажется, что ты его побаиваешься? – не удержался я. Она испуганно взглянула на меня, а потом, словно решившись, тихо произнесла:

– Ты знаешь, он очень жестокий. Он проповедовал у нас в городе уже трижды и каждый раз кого-нибудь истязал. Не дай Многоликий попасть ему в руки!…

– Да, – согласился я, вспомнив сцену на площади, – старичок явно склонен к садизму…

– К чему?… – не поняла Ольва.

– К садизму. Мы так называем чье-нибудь желание причинять мучения другому живому существу.

Ольва закусила губу и наклонила голову.

– Мы вот тоже думаем послушать проповедь, – беззаботным голосом прибавил я.

Она испуганно посмотрела на нас и, Покачав головой, прошептала: