Виктория Иванова: Радуга на земле

И лицо… Такого выражения у нас уже давно не встретишь. Пытливые, добрые, чуть насмешливые, выцветшие практически до белесого цвета глаза с непритворным сочувствием и интересом разглядывали меня. Морщинистая, загорелая кожа, белоснежная густая грива волос, стянутая на затылке в хвост. «Аристократический» нос с горбинкой. Мягкая, приветливая улыбка…

– Вы… кто? – еле слышно прошептал я. Шея горела, как от ожога, а в горло словно песка насыпали с мелким щебнем вперемешку. Хотя следовало бы еще поинтересоваться, где я, но на это сил уже не хватило.

– Не бойся, мальчик, я тебе помогу… – Он опустился на колени, не пожалев свою добротную одежду, отложил посох, аккуратно снял с пояса ранее незамеченную мною флягу. Осторожно приподнял мою голову и влил в саднящее горло пару капель содержимого. Я не знаю, что там у него было, но в голове прояснилось, а боль от ушибов и ссадин куда-то отодвинулась.

– Где я? – уже более уверенно задал я вопрос.

– Тсс, тихо. Зелье скоро выдохнется, так что нам надо как можно быстрее оказаться у меня дома, – не допускающим возражения тоном, но в то же время мягко ответил мне этот человек.

– Зелье? Дома? – Я не понимал, что происходит. Я вообще ничего не соображал, безвольно подчиняясь сухим, но на диво сильным рукам.

Мне помогли подняться и под равномерный гул незнакомого голоса сделать пару шагов. Оказывается, я лежал совсем недалеко от оживленной дороги, в россыпи камней. Вернее, для него – недалеко. Мне же это путешествие показалось самым длинным и тяжелым в жизни.

А на дороге старика ожидала карета. Почему-то этот факт не вызвал у меня никакого удивления. Я все воспринял как само собой разумеющееся. Несмотря на то что светило солнце, мне было холодно. Тело било крупной дрожью, и, как говорится, зуб на зуб не попадал. В памяти тут же всплыло определение предсмертного бреда. А если в нем тебя куда-то везут… отчего бы и нет? Пусть… Пусть везут, лишь бы эта слабость и боль куда-нибудь делись…

Второй раз я потерял сознание уже в пути, поэтому дорогу не помню абсолютно. Ни дорогу, ни место, куда мы прибыли. Но, судя по тому, что на дворе была уже ночь, ехали мы долго. Может, останавливались, а может, и нет. Очнулся, когда меня, повинуясь властным распоряжениям старика, вынимали из кареты и заносили в дом. Из-под укутывающего всего меня плотного куска материи я мог видеть только двери. Огромные, темного дерева… С причудливо изогнутыми металлическими ручками в виде странных незнакомых зверей. Скорее всего, мифических.

Меня пронесли внутрь, затащили на второй этаж и аккуратно сгрузили на кровать. Только носильщики удалились, как вокруг меня и старца захлопотала героических пропорций женщина. Она охала, ахала, проклинала каких-то разбойников и душегубов, жалела неизвестного мне малыша, выговаривала старику, что он слишком легко одет… Казалось, что говорит только она. Причем ее совершенно не волновало, слушают ее или нет. В то же время она умудрялась каким-то образом выполнять четкие и сухие указания моего спасителя: подавала воду, странного вида пузырьки, чистые полотнища материи…

Она же помогла меня раздеть, просто срезав остатки одежды ножом. Не то чтобы я окончательно пришел в себя, но мне неожиданно стало стыдно. Что это она со мной, как с младенцем? Но на мои вялые попытки освободиться и все сделать самостоятельно даже внимания не обратили. Эта женщина быстро обтерла меня большим куском влажной материи и отодвинулась в сторону, позволяя старику пристально изучить все многоцветье ссадин и синяков. Особо пристально он разглядывал укусы, безжалостно вывернув мне шею до хруста в позвонках.

– Эйша, выйди, пожалуйста, – спокойным и ровным тоном попросил старик. Не прекращавшая своего бесконечного монолога толстуха вздрогнула, замолчала и как-то робко вышла в двери.

Дождавшись сухого стука захлопнувшейся створки, старик склонился надо мной и, требовательно глядя в глаза, спросил:

– Кто тебя укусил, мальчик?..

Говорить не хотелось абсолютно. Тело охватывала блаженная апатия, поднимаясь откуда-то снизу. Но ответить невниманием на все заботы своего спасителя я не мог. Поэтому тихо прошептал:

– Змея…

– Какая змея? Опиши мне ее, если не знаешь! – Да, там же разные противоядия… от разных змей… Но такой… может, они знают?

– Радужная… – Это все, на что меня хватило. Глаза слипались, тело просило отдыха, а сознание хотело уплыть как можно дальше.

Я не видел, как вздрогнул от моих слов седобородый старик. Как в его глазах плеснулось острое сожаление и непритворное сочувствие. Он даже как-то разом утратил свою уверенность и сгорбился. А потом, посмотрев на уставленный пузырьками столик, уверенно взял флакон с ярко-алой лентой на горловине.