Майк Кэри - Мой знакомый призрак

— Мистер Кастор, а почему вы вообще ищете причину?

Такой вопрос лучше парировать, чем пытаться найти ответ.

Я сделал непроницаемое лицо:

— Видите ли, именно так действуют профессионалы. Мы не бросаемся с места в карьер, а пытаемся понять окружающую обстановку, чтобы…

Главный управляющий перебил буквально на полуслове: — Когда я вас нанимал, ни о каком понимании обстановки речь не шла, — холодно напомнил он. — Вы обещали оказать нам конкретную услугу, а сейчас делаете заявления, которые, с моей точки зрения, не имеют к оговоренной услуге ни малейшего отношения. А раз уж речь зашла о профессиональных стандартах, позволю себе спросить: не изменилась ли каким-то образом ваша объективность?

Похоже, теперь предстоит удивляться мне.

— Моя объективность? — переспросил я. — Не потрудитесь объяснить?

— Конечно! До сегодняшнего дня во всех разговорах «призрак» для вас был «он», «привидение» — оно. Тем самым вы открыто демонстрировали неприязнь, а порой и агрессию, будто пытаясь что-то доказать. А сегодня призрак, которого вы должны изгнать, вдруг стал женского рода. Вот мне и интересно почему.

Черт, здорово он подметил! От одного удара можно увильнуть, но Пил уже подобрал ключи к моей двери, а я, увы, понял это, лишь увидев ее распахнутой.

— Вы ученый, теоретик, — как можно небрежнее начал я, — слова имеют для вас огромное значение как инструментарий, как важная часть повседневной работы. А у меня нет времени следить за такими тонкостями, я просто должен выполнить заказ.

— Именно это, мистер Кастор, мне очень хотелось бы видеть! — язвительно отозвался Пил.

Я перегнулся через стол. Лучшая оборона — это звонкая пощечина.

— Так давайте работать вместе! — вырвалось у меня. — Для начала еще раз покажите журнал происшествий. Раз призрачная женщина не связана с русской коллекцией, то откуда она взялась? Какие из произошедших в начале сентября событий могут объяснить ее появление в архиве?

Пил заговорил не сразу: очевидно, он задавал себе тот же вопрос, но вразумительных ответов не находил.

— Выяснив это, вы сможете завершить работу? — наконец поинтересовался он.

— Конечно! — даже не поморщившись, соврал я. Зачем признаваться, что темноволосую девушку могу изгнать в любую секунду, хоть стоя на голове, хоть жонглируя тремя апельсинами.

С явной неохотой Пил выдвинул ящик стола и достал гроссбух, который показывал три дня назад. Он начал было переворачивать страницы, но я встал и решительно положил руку на обложку, снова закрывая журнал происшествий.

— Позвольте мне! Я не знаю, что именно хочу увидеть, но, если буду искать сам, появится куда больше шансов найти.

Пил передал мне гроссбух, всем видом показывая, что смертельно устал от истории с призраком. Поразительно! Со мной как раз все наоборот: сейчас, когда кто-то пытается меня убить, эта самая история приобретает некое внутреннее очарование.

Гроссбух открылся на четверге, 13 сентября — ну разве не счастливое совпадение? Я помнил: именно в тот день впервые появился призрак, а еще помнил, какой длинной показалась запись позавчера.

Сегодня она казалась еще длиннее, а мелкий почерк Пила — совершенно неразборчивым. Растягивая время, я пролистал журнал до самой последней заметки, сделанной всего два дня назад: Джон Тайлер жаловался на бурю, которую «поднял Феликс Кастор, пытаясь заманить в мастерскую призрака».

В ноябре записи вносились чуть ли не ежедневно: в основном довольно краткие: «Ричард Клидеро видел призрака в книгохранилище номер три». «Фархат Захир видела призрака в коридоре первого этажа». Октябрьские заметки относились только к самой первой неделе: Клидеро же говорил, что именно тогда наступило временное затишье. Затишье, после которого призрачная женщина перестала говорить.

Продолжая листать назад, я убедился, что в сентябре незваная гостья появлялась с завидной регулярностью: записи вносились практически каждый день начиная с тринадцатого числа. Впрочем, далеко не все имели отношение к призраку. Например, тридцатого сентября в женском туалете прорвало трубу: «Петра Глисон поскользнулась на мокром кафеле, но повреждений не получила», а двадцать первого некто, по имени Гордон Бэтти, «жаловался на сильную мигрень». Сага о трудовых буднях сотрудников архива увлекла настолько, что, дойдя до плотных, посвященных тринадцатому сентября абзацев, я механически перевернул страницу. Тогда и понял, почему журнал раскрылся именно на этом месте: предыдущая страница оказалась вырвана.