Майк Кэри - Мой знакомый призрак

Ждать пришлось куда меньше, чем я предполагал, но ведь в этот час транспорта на улицах почти, нет. Минут через десять на Грик-стрит притормозила машина — «БМВ Х5» цвета электрик. Распахнув переднюю пассажирскую дверцу, на тротуар вышел Ласка-Арнольд, а за его спиной показалась огромная бесформенная фигура в костюме — Шрам, кто же еще, второго такого на всем свете не сыщешь. Луп-гару придержал дверцу, и из машины выбрался сам Дамджон. Наверное, эти двое едва уместились на заднем сиденье! Первым в здание вошел Дамджон, дальше — Шрам, и замыкал цепочку Ласка-Арнольд, громко хлопнувший дверью.

Итак, последние сомнения отброшены: в этом деле они все заодно. Осталось только разобраться, что это за «дело».

Есть одно место, куда я иногда хожу, когда нужно прийти в себя и восстановиться: набраться сил в минуты слабости и послушать тишину после безжалостной какофонии города. Как ни странно, это кладбище Банхилл-филдс в районе Сити-роуд недалеко от станции метро «Олд-стрит». Казалось бы, подобное место должно не привлекать, а отпугивать, но кладбищенская земля — именно то, что мне нужно.

Во-первых, потому что кладбище давно не используется. Последнее захоронение было сделано более века назад, и все старые призраки покинули Банхилл-филдс задолго до того, как я полюбил там гулять, а новые не появлялись. Такого мира и покоя я во всем Лондоне не встречал.

Во-вторых, потому что земля здесь неосвященная: в Банхилл-филдс издревле хоронили диссентеров и прочих инакомыслящих, которые предпочитали жить по-своему, даже когда за это заковывали в кандалы, колодки или что там существовало до эпохи Просвещения. Уильяму Блейку снился его утопический Иерусалим, Дэниелю Дефо — наверное, что-то более приземленное. Джон Оуэн и Исаак Уоттс — паршивые овцы восемнадцативековой теологии — тоже тут. Ну что сказать? В их компании мне очень уютно.

Вот куда я направился и вот почему. Хотелось как следует — все обдумать, чтобы не возвращаться в Бонниигтонский архив без конкретного плана.

«Отрешись от происходящего и заново оцени обстановку, — сказал себе я. — Перебери уже известные факты и посмотри, вписываются ли они в одну схему с тем, что только предстоит узнать».

Я принимаюсь за новую работу, и с первого же дня за мной начинает следить Шрам. Учитывая богатый арсенал Лукаша Дамджона, очень показательным кажется то, что он выбрал столь мощное оружие. Думаю, Шрама обычно используют для устрашения конкурирующих сутенеров, а посылать его ко мне — все равно что стрелять из пушки по воробьям.

Дамджон из кожи вон лезет, чтобы со мной встретиться, но, добившись своего, не пытается ни запугать, ни даже информацию выкачать.

Потом обнаруживается: Маккленнан с Дамджоном — закадычные друзья.

Призрачная дама из архива встречалась с Гейбом Маккленнаном — великолепным, мать его, специалистом по изгнанию нечисти. Так какого черта она до сих пор делает в доме номер двадцать три по Черчуэй?

Вот так «Вопрос ценой шестьдесят четыре тысячи долларов»! [26] «Вопрос ценой 64 тысячи долларов» Одна из самых популярных телевикторин в истории ТВ, шла в 1955–1958 годах. Я пытался убедить себя: Дамджону есть что скрывать, но эта идея буквально трещала по швам. А найми Джеффри Пил Маккленнана выкурить призрака, его давно бы след простыл. Как выразился сам Гейб, он бы «выполнил заказ, взял деньги и ушел». Но этого не случилось… Или его нанимали для другой цели?

А еще кто-то вызвал суккуба, чтобы сожгла меня дотла — другими словами, использовали экзотическое и очень опасное оружие. Причем этот кто-то прекрасно понимал: учитывая род моего занятия, вопросы у полиции вряд ли бы возникли. Чем же я привлек к себе такое внимание? Что натворил или, возможно, до сих пор творю?

Ответы напрашиваются сами собой, но все абсолютно бессмысленные, и чем дольше думаешь в этом направлении, тем больше запутываешься. Сомнений не вызывало лишь одно: пока ситуация не прояснится, я не намерен играть на вистле в Боннингтонском архиве.

Под конец я махнул на все рукой: неведомая сила Банхилл-филдс, обычно действующая на мое легко внушаемое сознание, сегодня явно отдыхала. Еще казалось, глаза выковыряли чайной ложечкой, потерли наждаком, а потом как попало засунули обратно в глазницы. В голове вместо мозгов французский рокфор, потому что, будь у меня хоть немного здравого смысла, вернулся бы к Пен, забаррикадировал окно вчерашней «Индепендент» и проспал часов двенадцать.