Константин Кривчиков - Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

Получив извещение из Авилы, тот распорядился доставить Бенито Гарсию в Сеговию. Там находился доминиканский монастырь, настоятелем которого Торквемадо оставался до конца жизни, несмотря на обязанности главы испанской инквизиции и духовника Изабеллы Кастильской. Заодно великий инквизитор велел арестовать и доставить в тюрьму Святой палаты в Сеговии десятерых сообщников Гарсии.

Здесь Торквемадо лично занялся темными делами еретика и клятвопреступника. Подозрительный и фанатично жестокий, великий инквизитор не удовлетворился теми показаниями, который Гарсия дал в Авиле. Глубокая интуиция, "заточенная" на поиск врагов церкви, и огромный опыт в подобных мероприятиях, подсказывали Торквемадо — подлый марран утаивает самое главное преступление. Прекрасно разбираясь в человеческой психологии, Торквемадо велел повторить (вернее, по терминологии инквизиции, продолжить) для Гарсии пытку водой. И не выдержал, уже ранее психологически сломленный, старик, поведал, как на духу, такое, что даже у видавшего виды великого инквизитора пропал аппетит…

В дверь постучали, потом громче. Торквемадо вздернул подбородок, заморгал. Неужели задремал? Нет сил, совсем нет сил, а что делать? Кто, если не он, выжжет каленым железом ересь?

Дверь медленно приотворилась и появилась голова секретаря, брата Амадиса. Убедившись, что инквизитор смотрит на него, он негромко доложил:

— Монсеньор, к вам посетитель, монах из Вальядолида.

— Из Вальядолида? Простой монах?.. Чего ему надо?

— Говорит, что из монастыря, библиотекарь.

— Библиотекарь? — инквизитор наморщил лоб. — Нарекся как?

— Братом Каетано… Уверяет, что очень важное дело до вашего Преосвященства. Что-то не так, монсеньор?

— Брат Каетано, говоришь? Не знаю такого. О чем дело?

— Не сказывает. Утверждает — токмо вам ведомо знать, как особо секретное… Так как, проводить?

— Веди, — после непродолжительного раздумья велел Торквемадо.

Секретарь впустил монаха и тут же испарился, аккуратно прикрыв дверь. Некоторое время два священнослужителя молчали. Инквизитор смотрел на монаха, а тот в пол. "Как старая акация, высокий, худой и скрюченный, — отметил инквизитор. — Совсем седой, на лице нос, да глаза. Что у них в монастыре, голод?"

— Спаси и сохрани вас Господь, монсеньор Торквемадо, — сиплым голосом, наконец, произнес монах и опустился на колени у самого входа, где находился.

— Полно, брат Каетано, — Торквемадо вылез из-за стола, неторопливо приблизился к монаху, протянул руку. — Какой я тебе монсеньор? Зови меня просто отец Томмазо.

Каетано поцеловал руку, не поднимая глаз.

— Встань, проходи туда, к столу.

Указав монаху место, Торквемадо с силой распахнул тяжелую дверь в приемную комнату. Брат Амадис, сидевший в углу за широким деревянным столом, тут же вскочил, склонил голову. "Как они меня все боятся. Будто я зверь какой", — подумал великий инквизитор с недоумением.

— Убери у меня там. И принеси кружку для брата Каетано.

Вернулся обратно. Каетано сидел на табуретке у краешка стола, положив руки на колени, глаза уставлены в пол.

— Как дела в монастыре?

— Дела обстоят хорошо, благодарение Всевышнему.

— И что же тебя привело ко мне?

— Особое дело и великая тайна, монсеньор. Простите, отец Томаззо.

Амадис уместил на широкий поднос почти нетронутые блюда с кушаньями, поставил перед Каетано чистую кружку, налил вина. Посмотрел на Торквемадо. Тот наклонил голову. Секретарь, неслышно ступая, медленно удалился. Каетано молчал до тех пор, пока Амадис осторожно, будто опасаясь потревожить тишину, не притворил за собой дверь.

— Выпей вина с дороги, брат, промочи горло.

Но Каетано не прикоснулся к кружке. Все также, не произнося ни слова, внезапно поднялся, прошел в угол, где висело распятие. Встав на колени, прошептал молитву. Запавшие глаза лихорадочно блестели.

— Простите меня, отец Томаззо. Я совершил в своей жизни страшный грех и не один. Пришло мне время покаяться, и только вам я могу доверить свою исповедь. Дозвольте мне стоять на коленях, обращаясь к распятию, пока не закончу исповедоваться?

Ни один мускул не дрогнул на грубом, словно вырубленном из чурбана, лице великого инквизитора.

— Что же, пусть будет по твоему, брат. Говори. Я слушаю, а Господь слышит нас всегда.

Исповедь длилась около двух часов. Когда Каетано закончил, пот градом лил по его лицу. Глаза еще больше ввалились и спрятались где-то под надбровными дугами. Но и Торквемадо выглядел немногим лучше. По лбу и лицу шли крупные красные пятна, рот полуоткрыт, словно инквизитору не хватает воздуха.