Александр Прозоров - Заклинатель

– Благодарствую на добром слове, боярин, – поклонился холоп.

Василий Ярославович прошел вдоль тел, сложенных возле телег, нахмурился, снял шелом, перекрестился с поклоном:

– Спасибо вам, други, за доблесть вашу. Покойтесь с миром. Как вернемся – за всех и каждого службу закажу. За святое дело живот свой сложили, за землю русскую, за отчину нашу, за веру истинную. Пахом, раненых много?

– У Глеба стрела в ногу попала, батюшка Василий Ярославович, да Шамше, похоже, пару ребер сломали. Дохает постоянно, каждый раз от боли вскрикивает. Кольчугу, поганые, видать, не прорубили, но приложили изрядно.

– Ну хоть вы при мне остались, и то ладно. Шамшу с Глебом на возке в усадьбу отправьте, когда погибших сложите. Земля тут наша, ляхов бояться ни к чему – доедут. Ан накрошили вы схизматиков изрядно… Как же удалось?

– Новик все придумал, – кивнул на Зверева дядька. – Стены мы расставили. Вроде города маленького, гуляющего получилось. А как ляхи поскакали – мы в этом гуляй-городе укрылись, с пищалей по ним палили, да тех, кто прорваться смог, там рубили. Сам знаешь, боярин. В городе – оно обороняться сподручнее выходит. Вот мы и оборонились.

– Вот оно, значит, как ты замыслил, сын, – прошел вокруг единственного устоявшего щита Василий Ярославович. – Вот они какие, твои танки. Гуляющий город, стало быть, придумал. Хитро…

– Боюсь только, отец, порох мы весь спалили, – развел руками Андрей. – В Москве, сам помнишь, ты токмо один мешочек, на пробу, купить решился. А тут сегодня такая рубка завязалась, что мы этот мешок почти до конца и вычерпали.

– Еще купим, Андрей. Коли дело ладное выходит, то отчего и не купить? Надо же, как вы выстояли-то… Да, ради такого можно серебро и растрясти. И в усадьбе пару таких пищалей на стену поставить.

– Я про другое думаю, отец. Если поляков сорок тысяч, а нас втрое меньше, то не могут ли они снова на нас напасть? Ведь место нашего лагеря им теперь известно!

– Оно, конечно, верно, сынок. Да токмо, коли на нас ляхи двинут, дружина, что в Острове тоже немалая, в спину им ударит. Станут ли рисковать?

– Их же сорок тысяч! Разделят свои силы пополам. Часть под городом останется, часть на нас пойдет. Все равно их вдвое больше получается!

– Ежели подступят, то сражаться станем. Коли их всего вдвое больше – не первый раз бить таких доведется. С нами ведь Бог, Андрей, он нам и силы, и защиту свою дает. Ляхи же к Сатане давно переметнулись, бесовскими молитвами прикрываются. А какая от бесов сила? Токмо срам один!

– На Бога надейся, а сам не плошай.

– Понимаю я тебя, сынок, понимаю. Нам ныне хорошо самим на схизматиков безбожных ударить, их лагерь разорить, показать Острову, что помощь подошла. Да токмо поперва свои раны зализать надобно. Разобраться, кто цел, а у кого всех людишек побили начисто. Раненых перевязать, в имения отпустить, да и убитых тоже в родные отчины отправить. Не готовы мы ныне к новой сече.

– Здесь ли ты, Василий Ярославович? – окликнули из-за щита боярина. – Дозволь в крепость твою войти.

– То не моя твердыня, Лука Юрьевич, – вскинулся Лисьин. – То сына моего твердыня. Это новик мой тут с десятью холопами супротив тысячи поганых держался!

– С пятнадцатью, – поправил его Андрей. – Еще князь Федор Друцкий нам помогал.

– Про князя я ведаю, – обошел бревенчатую стену седобородый остроносый старец, одетый поверх вороненой кольчуги в наведенное серебром зерцало: диск с оскаленной львиной пастью па солнечном сплетении, две высокие пластины на боках и короткие наручи от запястья до локтя. – Княжич ужо доложился, как с холопами до шатра моего дошел. А про тебя, отрок, пока только сказки я услышал.

– Какие сказки[7 – Сказки в прежнем значении слова – оттоль не вранье, а доклад, документ, отчет. Забавно звучит для современного уха: «Ревизорские сказки о подушной переписи».]? – обиделся Зверев. – Вон, тушки польские между лагерем и моими щитами валяются. Сами считайте.

– Ты язык-то окороти, – негромко потребовал боярин Лисьин. – То воевода князь Чевкин к тебе обращается. А за ним, в бахтерце, чернобородый с карими глазами – то князь Воротынский, Михаил Иванович. Отец его еще полста лет назад из Литовского княжества к Москве отъехал. Вон тот витязь, курчавый, в алой епанче – то князь Глинский Михайло, они из Литвы безбожной двадцать лет как к Москве ушли. Четвертый же, голубоглазый, – то князь Барбашин, Василий Иванович…

– Да, отрок, одни князья к тебе в гости пожаловали, – усмехнулся старик, расслышав шепот Василия Ярославовича. – Мыслю, горяч ты еще после битвы смертной, оттого и дерзок. Посему зла пока не держу. Однако же всем нам глянуть зело любопытно, как мальчик совсем юный чуть не один рать большую придержать сумел…