Александр Прозоров - Заговорщик

– Неужели это печь, княже?! – притворно изумился Андрей. – Неужто из стали скована?!

– Из чугуна отлита пушкарями опытными по их секрету. Придумал же сие я. Намучился за годы с жаровнями-то, а тут как-то ночью вдруг и подумал: а отчего мне печь малую по примеру больших не сделать?

На самом деле князю Юрий Семеновичу было чем гордиться. Ведь железо в здешнем мире было столь дорого, что ковать из него печки было роскошью на уровне прикуривания от ассигнаций. Посему даже императоры и ханы в походах или разводили в шатрах костры, или ставили в палатках жаровни. Додуматься отлить печь из чугуна – это был настоящий прорыв! Вот только зритель князю Друцкому попался неблагодарный. Для выходца из двадцать первого века «буржуйка* казалась такой же дешевкой, как обитателю шестнадцатого века – шуба из горностая. [1]

– И как греет? – чтобы не показаться зазнавшимся невеждой, поинтересовался Андрей. – Думаю, раз стенки тонкие, то ведь остывать должна быстро.

– Зато и согревается чуть не в минуту! – горячо парировал Юрий Семенович. – Коли углей много нагорит, так без опаски в любой мороз греться можно. Не выпадут, пожара не устроят, жарко круглый день. Ну, а прогорят, так завсегда еще подбросить можно…

Об этом Зверев как-то не подумал. По сравнению с жаровней – и правда ведь гениально! А что остывает быстро – всегда можно использовать «автозагрузку» в виде дежурного холопа. И Андрей уже искренне восхитился:

– Великолепно! Такую же хочу.

– Тебе-то зачем, Андрей Васильевич? – разлил вино князь Друцкий и снял с блюда крышку, под которой оказалась уже нарезанная запеченная телятина. – Ты ведь сани за собой не потащишь, ты верхом поскачешь. Эх, где она ныне, моя молодость…

– Нечто так часто путешествовать приходится, Юрий Семенович? – Зверев сел на сундук возле стола.

– Да уж покатался в последние годы, Андрей Васильевич… – Друцкий опустился в накрытое накидкой из рыси кресло, поднял бокал: – За встречу, да принесет она нам удачу.

– За встречу, – кивнул Зверев и пригубил кубок. Вино было терпким и совсем не сладким, похожим на испанское. В густой красноте трепетали отблески свечей.

– Я-то путешествую, – сделав пару глотков, отставил кубок гость, – а вот ты что-то дома засиделся, Андрей Васильевич. Откуда смирение такое в юные годы?

– Почему засиделся? – пожал плечами Зверев. – В Москву мы с Полиной выезжаем, к отцу заглядывали, места святые на Валааме посетили.

– В Москве бывал, а ко двору царскому не явился ни разу, – ухватился за слова Андрея князь Друцкий. – Сие есть неуважение великое. Мыслишь, неведомо государю, что ты милостями его брезгуешь? За содержанием денежным в Разрядный приказ ни разу не заглянул. Ладно, батюшка твой, боярин Василий за тебя серебро забирает. Однако же о небрежении сем царю непременно доносят. Ты, видно, гнева великокняжеского ищешь, ссоры с помазанником божьим?

– Плевать! – Князь Сакульский опрокинул кубок и разом опустошил его почти наполовину. – Плевать я хотел и на гнев его, и на милости. Не появлюсь в гадюшнике этом ни за какие коврижки. Что это за царь, который трон свой предателями и ворами окружает? Князь Курбский – подонок и предатель, на ляхов за деньги шпионит., На колу его место, а не в воеводах русских. Сильвестр с Адашевым в час болезни Иоанну изменили открыто, к Старицкому перебежали, крест ему на верность целовали и на трон затащить пытались. Их что – повесили, утопили, голову отрубили? Хрена там лысого! Как сидели в царских писарях у трона, так и сидят! Сам Старицкий и мамаша его, что золото боярам в Кремле раздавали и к свержению Иоанна звали, – где сейчас? На каторге, в монастыре, в ссылке? Фигушки, в свите царской они веселятся. Меня же, который заговор* смертельный разрушил, Иоанн вместо благодарности в колдовстве обвинил! И ладно сам взъерепенился – так ведь он с сына Дмитрия чар не позволил снять. Теперь сын его умер, царица наверняка хворая, отравители и изменники в любимчиках ходят, а все мы, кто в смертный миг на помощь к нему примчались – к чертям собачьим разогнаны! Да пропади он пропадом, правитель такой ненормальный! Не стану я его шкуру больше спасать, надоело.

– Государь милостив, Андрей Васильевич, и умеет прощать оступившихся, – осторожно возразил Друцкий.

– Юродивый на паперти пусть грешников прощает, – опять отхлебнул вина Зверев. – А царь измену должен карать, чтобы страну не разъедала. Измену – выкорчевывать, верность – возвеличивать! Такая его должность. А Иоанн, книжный червь, руки замарать боится, чистоплюй! Попомни мое слово, Юрий Семенович, за его великодушие народу потом не раз кровью платить придется.