Александр Годов - Двери в черную радугу

Порыв холодного воздуха пронизал до костей, Пятый поежился, чувствуя себя как с содранной кожей. Он напряг мышцы рук в последней попытке разорвать веревки.

Не получилось.

— Ольга, пожалуйста, помоги мне, — прошептал Пятый.

— Как тебя зовут, бес? — спросил священник.

— Александр. Меня зовут Сашей.

— Врешь!

— Я Александр!

— Назови свою фамилию, — сказал священник.

Пятый от бессилия закричал. Он хотел встать с кровати и обнять жену, а вместо этого слушал вопли сумасшедшего толстяка. Ярость душила, в груди разгорался огонь гнева. Осознание того, что веревки нельзя порвать, заставляло Пятого биться в конвульсиях с еще большими силами. Однако сколько бы он не старался — свобода не становилась ближе.

Священник продолжал выблевывать молитвы. Делал он это так иступлено, что каждое слово, вырывающееся из дурно пахнущего рта, произносилось с разной интонацией, отчего от Пятого ускользал смысл предложений.

Святой… Господь… Мщение… Бесы… Грехи… Покаяние…

Мешанина образов, плохо сваренный суп звуков.

Пятый сосредоточился на собственных мыслях. Молитвы жирдяя не причиняли ему никакого физического вреда, однако мешали думать. Удивительно: от слов священника в голове Пятого сформировывался образ человекоподобной мухи, сидящей на троне из еще живых детей. У твари были длинные худые руки, увитые веревками черных вен, палочки-ноги, приплюснутое туловище и насекомья голова. Вместо рта — загнутый отросток, испачканный в зеленой гнили, вместо глазных яблок — фосфорицирующие фасеточные глаза, похожие на красные рубины.

Тварь восседала на троне и поглаживала суставчатыми пальцами лысую голову ребенка. Пятый поймал себя на мысли, что Муха напоминала архаровца. Но только внешне. Окажись простой человек возле трона, его бы ослепило величие существа. Несмотря на свою худобу, Муха была невероятно сильна. Она — бог. Она — творение Великого Космоса. Могущество Мухи настолько велико, что одна её мысль может создать новый мир — безобразный и красивый одновременно. Существо может забыть о человеке — и человека не станет, он сотрется из памяти Космоса.

Что есть люди? Труха, сыплющаяся с ногтей Мухи.

Что есть жизнь? Страдание, отражающееся в глазах детей.

Что есть спасение? Ядовитая зеленая гниль в отростке-трубочке.

— Назови свое имя, бес! — надрывался священник.

Муха протянула костлявую руку к Пятому и коснулась его лба.

— Имя, — настаивал жирдяй.

Плоть существа вошла в кожу Коли, словно в воду. Миллионы нейронов Мухи соединились с нейронами мужчины.

Вельзевул. Имя беса — Вельзевул.

— Назови себя! — закричал священник.

Пятый позволил себе улыбнуться. Видение исчезло, но осталось имя. Он оказался на кровати — привязанный и больной. Однако Коля знал, что сейчас Кивир отправит его в другой мир.

И будут даны ответы на все вопросы.

И будут наказаны виновные.

А пока надо ждать. Времени впереди — бесконечность.

— Твое имя, бес!

— Иди к черту, — сказал Пятый.

В комнату ворвалась тьма.

Пространство сжалось до одной колкой точки, уступив место кромешной темноте. Пятый растворился во мраке: тело распалось на атомы, остались лишь мысли-молнии, летающие в небытие. Чувства, надежды, желания — их не стало. Исчезли. Вырваны за ненадобностью милостивой мглой. Ярость больше не коснется мыслей, зло искоренено из тела и уничтожено, добро оплевано и забыто. Никаких крайностей — только бесконечность времени. Никакого света — только блаженная тьма.

Только сейчас Пятый осознал, как качественно отличались минуты друг от друга. Его сердца не существовало, чтобы отмерять драгоценные время, но чертов кусок плоти ему и не требовался — Коля словно превратился в секундомер. Он мог удариться в воспоминания, мог мысленно строить невероятно сложные логические схемы и цепочки, однако в любой момент мог сказать себе: прошла минута, прошел час.

Пятый стал тьмой. И его это не пугало. Он тратил силы лишь на то, чтобы убрать колкую точку пространства, из которой пришел. Он еще не готов разговаривать с жирдяем в рясе. Наступит момент — и от ходячего куска сала не останется и мокрого места. Глаза толстяка лопнут, кости превратятся в труху, а ряса сгорит в пламени. И тогда он, Пятый, заберет свою жену и дочь к себе. Во тьму.

Какая же глупость руководит людьми! Как могут эти мешки с кровью цепляться за жизнь? Они блуждают в бесконечных лабиринтах миров, любят друг друга, плодятся как кролики, не подозревая, что каждую секунду, каждый миг некто меняет их реальности, желания и мечты. Сегодня твою жену зовут Ларисой, завтра — Оксаной. А ты не подозреваешь подмены, потому что сам являешься порождением некого могучего существа. Являешься мыслью. Ты целуешь родинку на плече своего мужа, когда через несколько часов родинка исчезнет или переместится на ягодицу. И ты не заметишь это. Потому что тебя саму изменили.