Picaro - Ученик

– … прикажу вышвырнуть за ворота!

Наконец, тяжело дыша, его светлость замолкает. Взгляд проясняется. Гарольд видит, что кроме него и капитана в спальне никого не осталось. Барон хмур, но спокоен. Как ни в чем не бывало, протягивает кубок с вином.

– Благодарю, – хрипло говорит герцог, жадно пьет.

Потом снова валится на постель. Припадок гнева, самый бурный из всех, что случались с ним за жизнь, лишает его сил. Тесть и канцлер не простят унижения, но плевать. Только бы выбраться из ловушки, в которой оказались…

Неожиданно перед глазами всплывает недавнее: восторг на лицах хозяина дома – мастера Гози, его семейства, их соседей. Радость, с которой они встретили появление рыцарей. Своих спасителей от погромщиков. И пришедшие на смену гримасы, когда стало понятно, что люди в доспехах, с оружием и гербами… Люди, среди которых сам будущий император, – всего лишь затравленные звери. Такого "Восторга" и "Разочарования" не смог бы изобразить ни один лицедей. Не удержавшись, Гарольд нервно хихикнул.

– Еще вина, ваша светлость? – тревожно спрашивает барон.

– Нет. Лучше расскажи, что там…

Нарочито спокойно, сдерживая голос, капитан коротко обрисовывает положение. Хозяйство мастера Гози – негоцианта и старшины лонвардской общины – настоящее поместье в миниатюре. Дом в три этажа, лавки, каменный склад, конюшня… Все это обнесено стеной высотой футов в двадцать. И в добрый локоть толщиной. Сейчас, днем, оставшимся в живых арбалетчикам и пикинерам вкупе с лонвардцами удается следить, чтобы никто через нее не перебрался. Впрочем, пока вроде бы не пытались. Зачем рисковать жизнью, когда рядом полно незащищенных, набитых добром домов?

– Сколько у нас людей? – интересуется герцог.

– Около двухсот. Вместе с ранеными, слугами и лонвардцами. Но те и палку в руках держат с трудом. А их чуть ли не половина.

Дергая уголком рта, фон Цутх смотрит на барона. Начинает раздраженно спрашивать:

– Ну и где помощь? Где друзья, дьявол их побери, со своими стрелками? Где эта чертова стража и городское ополчение? Где, в конце концов, мои поданные – их в Цатльском квартале около тысячи!

Вопросы риторические. Ленберг, глядя на грудь сюзерена, где вспыхивает огоньками драгоценных камней цепь, молчит. Снова чувствуя, как нарастает, подкатывает волна гнева, Гарольд выплескивает ее в бессмысленных выкриках:

– Или никто в Годштадте не знает, что на нас напали? Что?! Посланнику и остальным не пришло в голову оторвать задницы, выяснить, почему мы не вернулись? Что все это значит, будь они трижды прокляты?!

– Мятеж, – опуская глаза, говорит капитан. – Сегодня ночью чернь из Веселых кварталов перебралась через Троицу. Я предупреждал…

– Лучше молчи, – обрывает герцог и, сделав над собой усилие, тоже умолкает. Ложится на спину. Закрывает глаза. Да, кое-кто просил его не ездить в Рейхстаг, ни вчера, ни сегодня. Дождаться сначала возвращения в столицу имперского канцлера. Да, Ленберг предлагал отказаться от приглашения маркиза, ехать прямо к своим. Но на все имелись причины. Должно было состояться заседание, а канцлер и архиепископ уши прожужжали, что нельзя больше тянуть. Раз граф Рунхофен не в состоянии вернуться, нужно браться за дело самим. Собирать депутатов, всех, кто за него. Добиться, чтобы наконец-то назначили день избрания императора.

И действительно, никто не сидел без дела. Писались письма, рассылались гонцы. Канцлер, тесть, граф Анша вчера разъезжали по городу, обедали в домах союзников. Обсуждали будущее заседание. Даже ночевка у маркиза Бэссе – не просто так: ужин с некоторыми из сторонников. Да вот только где они все сейчас?

– Это заговор, – снова не выдерживает Гарольд. – Проклятый Рунхофен. Недаром он сбежал из города… Я понимаю, смерть сына, но Империя! Не приехать на заседание Рейхстага, когда должен был обсуждаться вопрос о дне моих выборов!

Барон молча, энергично кивает, отчего борода, согласно обычаю цатльских рыцарей заплетенная в косички, елозит по ринграфу. Он далек от политики, его дело – меч. Но то, что избрание императора неожиданно застряло, как телега в грязи, а возница удрал, понятно и ему.

– Целых два года меня уверяют, – продолжает выплескивать раздражение герцог, – что я – единственный претендент на трон. Покойный Карл при всех называет наследником, имперский канцлер обещает три четверти голосов, а когда доходит до дела… – задохнувшись от гнева, Гарольд кашляет. Прочистив горло, хрипит: