Танит Ли: Пиратика

— Что здесь происходит?!

— Артемизия упала с лестницы!

Злыдня Злюк сверкнула глазками: сначала на ябеду, потом на Артию.

«Неужели я ее знаю ?» — ужаснулась Артия.

— Девушкам из благородных семей негоже падать с лестницы, Артемизия! Ты должна всегда и везде быть женственной и изящной, служить украшением женского рода. Настоящая леди никогда ни с чего не падает.

Артия изумленно взирала на мисс Злюк.

А потом выкинула неожиданный фортель. Выпрямившись в своем нелепом платье, Артия гордо откинула голову назад и положила ладонь на рукоять воображаемого кортика, который когда-то давным-давно — шесть лет тому назад — висел у нее на левом боку. Кортик был совсем маленький, ведь и ей самой было всего десять лет, но Артия хорошо помнила его приятную тяжесть. И, главное, он был уместен, не то что дурацкая книга на голове. С кортиком она куда устойчивее держалась на ногах.

— Мадам, — высокомерно заявила Артия испуганно отшатнувшейся мисс Злюк. — Что за чушь вы изрыгаете, словно прохудившаяся сточная труба?

Мисс Злюк в изумлении разинула рот, но тотчас же захлопнула его обратно:

— Артемизия, тебя следует примерно наказать за непочтительность!

Артия снисходительно улыбнулась.

— Плевать мне на вас, мадам, с высокой колокольни.

Девицы испуганно завизжали. С оглушительным грохотом — бум! трах! бабах! — будто осенние листья, посыпались на пол тяжелые книги. Артия сбежала по лестнице, развернулась на нижней ступеньке. В голове палили пушки, хлопали паруса, скрипели снасти, раздавался властный голос матери. Перед глазами проплывали золотистые берега Амер-Рики, Персиса, Занзибарии. Из ослепительно-синих расселин между кудрявыми волнами выстреливались в воздух, будто серебряные пули, изящные дельфины.

— Надо вызвать ее отца! — вопила мисс Злюк ей вслед. — Девочка сошла с ума!

— Наоборот, — откликнулась Артия. — Вернула себе здравый рассудок.

И, склонившись, поцеловала деревянного орла на перилах, который спас ее от тоскливого удела и вернул ей прошлое.

То была ночь накануне Рождества.

Рука об руку со снегом на Ангелию опустилась тьма.

Мглистая белизна мерцала на земле, и белая мгла сеялась с небес.

Землевладелец Джордж Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус мчался в своей карете по направлению к Ангельской Академии.

Его поместье, Ричменс-Парк, лежало всего в паре миль от Академии, поэтому письмо о странном поведении дочери было доставлено к нему в тот же день.

«Она сошла с ума», — писали учителя.

«Совсем как ее чокнутая мамаша», — думал Уэзерхаус.

Ангельская Академия располагалась в тщательно ухоженной лощине среди лесов, между деревнями Роугемптон и Эрроугемптон — в опасном соседстве с печально известной Уимблийской Пустошью, где в изобилии водились разбойники (по десять человек на квадратную милю, сообщала «Ландон таймс»), в частности — ужасный Джентльмен Джек Кукушка. К вящей радости Землевладельца, путь его пролегал по самой окраине окаянной Пустоши.

Привратник, казавшийся призраком сквозь застилающую взор снежную пелену, торопливо распахнул тяжелые ворота.

Самая подходящая ночь для привидений!

Уэзерхаус недовольно нахмурился.

Карета, запряженная четверкой фыркающих лошадей, прогрохотала по парадной аллее Академии, обсаженной по-зимнему голыми липами.

Из окон главного здания пробивался желтый свет. Его слабые лучи выхватили из темноты пышное убранство Землевладельца, — расшитый золотом камзол, жилет с золотыми пуговицами, увенчанную серебряным набалдашником трость, идеально напудренный парик…

Трепеща как бабочки, Злыдня мисс Злюк и Хваткая мисс Хватс — директриса Академии — провели Уэзерхауса анфиладой сверкающих коридоров.

— Она здесь, внутри.

— Так впустите же меня к ней, мадам.

— Ох, сэр… вы думаете…

— Замолчите и отойдите, — приказал Землевладелец Уэзерхаус, грубостью способный перещеголять кого угодно.

Но почтенные дамы не собирались так легко сдаваться.

— Сэр… она, быть может, опасна…

— Даже вооружена…

— Или…

— Замолчите же! Заткнитесь! А не можете, так проваливайте!

Мисс З. и мисс X. поспешно упорхнули. Уэзерхаус толчком распахнул дубовую дверь.

— Черт побери! Это еще что такое?!

Артия, сидевшая у камина, лениво обернулась и бросила равнодушный взгляд на разъяренного, раззолоченного краснолицего человека в дверях — своего отца.

Еще вчера, если бы он ворвался к ней в таком гневе, она бы расплакалась и виновато потупила глаза.