Танит Ли - Героиня мира

И тут я услышала, как резная дверь тихо закрылась.

Он стал спускаться обратно. На полпути между ее дверью и площадкой моего этажа он остановился, тяжело прислонившись к перилам. До меня доносился звук его дыхания: как будто он пробежал много миль, и бег его на этом еще не закончился.

Однако он успокоился, а уже потом отправился ко мне. Он шел мне навстречу, твердо, но неторопливо.

— Давай зайдем еще на минутку в комнату, ладно?

Мы снова оказались у меня в комнате. Он усадил меня на стул у грязного окна и сел рядом со мной. Как будто нуждаясь в поддержке, он сказал:

— Арадия, пожалуйста, дай мне руку.

Через некоторое время я протянула ему руку. В мозгу у меня все кружилось бесформенное крошечное цветное завихрение. Оно поглотило меня, все остальное стало расплывчатым. Рука его на ощупь казалась очень теплой; по-видимому, моя была совсем холодной.

— Они послали нас в город, — спустя мгновение проговорил он. — Оборона. Мой батальон и три других. Они считали, что Высокобашенный неприступен. Разумеется. Они разрешили женам офицеров приехать туда, потому что он был надежен и чтобы показать кронианцам, сколь велика его надежность. Вызывающая насмешка. Развлечения и танцы. А к тому времени дороги уже стали чересчур опасны для женщин. Мы сами пережили немало волнующих мгновений, пробираясь сюда. Снайперы и засады… Нет, прости меня, Арадия. Я должен сказать все до конца. Дурные новости. Твой отец, Арадия. Он умер как храбрец. Быстро. От удара шпаги. Он пал одним из первых. Твоя мать… я не присутствовал при этом. Но это произошло, когда арсенал взлетел на воздух.

Неожиданно. Говорят, в таких случаях… Она не успела ничего почувствовать. Ничего, Арадия.

Мы сидели не двигаясь, и он держал меня за руку.

Блистающий вихрь у меня в мозгу очень медленно стал удаляться. Во мне набухала невероятная боль, словно звук органа, словно звон в ушах. Из глаз хлынули слезы, они прорывались наружу силой, царапая и обжигая глаза. Слезы капали нам на руки.

— Да, Арадия, — сказал он. — Поплачь, поплачь.

И, придвинув стулья вплотную друг к другу, он прижал меня к себе, как раньше прижимала меня к себе мама, прижал к своей форме, пахнувшей кровью, порохом и дымом, ибо люди умирали, прижавшись к нему, а я всего лишь плакала. Я едва замечала его. Он не мог меня утешить. Я знала с самого начала. Величайшая на свете ложь — правда.

Я плакала до оцепенения, а потом он взял меня на руки и отнес в спальню, положил на неприбранную кровать и укрыл простыней и пледом. Я услышала, как резко звучит его голос, он звал кого-нибудь из служанок, в нем говорила злость и в то же время отчужденность, обособленность. Я уснула, и мне приснилось, будто мама, одетая в одно из самых красивых своих платьев, прячется вместе со мной в грязной земляной яме. За нами охотились мясники. Я зарыдала от ужаса и страшной тоски. Но как во сне, так и наяву уже не осталось и следа от преграды между демонами жизни и демонами грез.

Две стройные тени шуршали и перешептывались, склоняясь надо мной; задымленное солнце осадных времен превратило окно за их спинами в топаз.

— Девочка-малышка, маленькая Ара, — повторяла одна из них.

— Не пугайся, — проговорила вторая. — Посмотри-ка, что мы тебе принесли.

Тарелку сахарных леденцов, липких и не очень-то свежих. Я взяла леденец и съела его, потому что они все уговаривали и уговаривали меня. Они очень обрадовались тому, что я его съела.

— Возьми еще, Киска. Ну, бери же. Мы приберегли их на день победы. Да вот, не больно похоже, что он наступит, — они вовсю расхихикались. Пыльный, чуть ли не до тошноты приторный леденец растекся по всему рту и горлу. Я взяла второй, чтобы еще раз доставить им удовольствие. Мне это удалось.

Они присели ко мне на кровать, и одна из них принялась меня причесывать. Нашлась у них и бутылка вина из погреба Илайивы; они по очереди отхлебывали из нее и мне дали глотнуть немножко. Вино оказалось из кислых, оно совсем не походило на те ароматные напитки, что наливали мне по четверть стаканчика… когда-то.

Но когда-то прошло. Прошло безвозвратно. Именно поэтому и появились они здесь, две молоденькие служанки с нижнего этажа, они прознали о моей беде; о том, как мадам ничего мне не сказала и не позаботилась обо мне. Удалой офицер долго-долго говорил об этом накануне, а потом ушел. Эти две девушки, которым не было еще и семнадцати лет, но которые по всем прочим статьям оказались куда старше меня, для которых прежние времена означали мир, где нужно ваксить и доводить до блеска обувь, гнуть спину, отмывая изразцы, и снимать паутину с карнизов под потолками; эти девушки при приближении Хаоса испытывали не только страх, но и прилив сил. Благодаря мне исполнилось их желание тоже как-то проявить доброту и сострадание. Я стану их приемышем. Бедный маленький козленочек, уж они за мной присмотрят. Они возьмут меня себе, ведь у меня никого больше нет.