Кэтрин Ласки: Ханна

— А какие у тебя ещё симптомы?

— Симптомы? — неуверенно переспросила девочка.

— Ну, зуд, например.

Пока женщина не упомянула об этом, Ханна никакого зуда не испытывала, но теперь внезапно ощутила его. Хуже всего было под комбинацией — сшитыми вместе панталонами и сорочкой.

— Мне кажется, если снять комбинацию, станет легче, — призналась девочка.

— Ты собралась ходить без нижнего белья? — Смотрительница на несколько секунд лишилась дара речи и только глядела на Ханну, широко раскрыв глаза. — Нагишом? Дитя моё, неужели ты настолько испорчена?

— Нет, у меня просто всё чешется. И потом, ведь я не платье хочу снять — только то, что надеваю под него. Никто не узнает.

— Но… но… я же буду знать, — пробормотала женщина.

— Но вы ведь никому не скажете… Тогда получится, что это неважно, верно?

Тонкие губы смотрительницы, изрезанные вертикальными чёрточками, задрожали, потом приоткрылись, но она не издала ни звука — будто ощупывала ртом слова, которые не могла произнести.

— Я никому не скажу, — пообещала Ханна. — Ни единой душе.

Наконец женщина заговорила:

— Я этого не допущу. — Ханна почувствовала под грудью лёгкий холодок паники. — Ты останешься тут, в этом купе, до самого Канзаса.

— Но оно такое маленькое!

Смотрительница промолчала, строго посмотрев на девочку.

— А когда мне… ну, понадобится в уборную? — спросила Ханна.

— Я принесу тебе ночной горшок.

— Но я не понимаю! Мне же будет не с кем поговорить… За что вы меня наказываете? Лучше я буду ходить в комбинации и чесаться. Я не хочу сидеть тут одна!

— Ты больна!

«Нет, не больна!» — хотела закричать Ханна. Но она чувствовала, какой сухой стала её кожа, и вдруг поняла, насколько ей не хватает влажного воздуха туманного Бостона, где с моря почти всегда дует ветер.

— Молись, чтобы эта сыпь не перешла на лицо, — резко сказала смотрительница. — Иначе тебя никто не возьмёт! — С этими словами она вышла прочь и закрыла за собой дверь.

Окошко в купе было гораздо меньше, чем в общем пассажирском отделении, но Ханне это мало волновало. Она и так знала, что всё дальше и дальше уезжает от океана.

Смотрительница приносила ей еду в жестяной миске, но девочка почти не притрагивалась к пище. У неё пропал аппетит. Она перестала замечать, как идёт время. Зуд не проходил, но время от времени Ханне казалось, будто она покидает собственное тело, выскальзывает из мучительно горящей кожи и теряет связь с реальностью. Если как следует сосредоточиться, ей удавалось представить, как кожу ласкает приморский ветер.

Однажды поздно вечером поезд остановился на полустанке посреди голых равнин, и кондуктор объявил:

— Энтерпрайз! Следующая — Салина!

Ханна поняла, что пора одеваться, но от одной мысли о комбинации почувствовала невыносимый зуд. Она решила не надевать нижнее бельё. Потянувшись за платьем, девочка заметила, что пол возле койки и сама койка покрыты сверкающим белым порошком. Когда она нагнулась рассмотреть его поближе, то обнаружила, что на самом деле это мелкие кристаллы, напоминающие сахар. «Неужели это насыпалось с меня?» — удивилась Ханна.

Поддавшись неожиданному порыву, девочка подцепила ноготком несколько кристаллов и попробовала на вкус. Это была соль! Самая настоящая соль. «Как странно!» — подумала она. Ханна сразу ощутила на языке прохладу и лёгкое покалывание. Она почувствовала, что соль растворяется, но при этом от неё остаётся какой-то осадок. Девочка снова высунула язык и сняла с самого кончика что-то маленькое. Ханна удивлённо поморгала. У неё на пальце переливался всеми цветами радуги крошечный плоский овал почти правильной формы.

Девочку захлестнули противоречивые чувства: ей было и любопытно, и страшно, а потом вдруг сделалось невыносимо стыдно. Неужели эта странная соль в самом деле осыпалась с неё? Ханна поняла, что должна избавиться от непонятных кристаллов — от свидетельства того, что она не такая, как все. Она торопливо, пока её не застала смотрительница, принялась сгребать соль в ладонь. Ханна огляделась в поисках мусорной корзины, занесла было над ней руку, но тут что-то её остановило. Девочка зажала соль в кулаке и высыпала к себе в карман.

К тому времени, как поезд прибыл в Салину, лицо Ханны распухло до того, что стало вдвое больше обычного. На станции к ней и смотрительнице подошла дама внушительных размеров.

— Что это у нас тут? — осведомилась она, глядя на Ханну сверху вниз через очочки, зажатые складками жира на скулах, словно специально предусмотренными природой для этой цели.