Михаил Пузанов - Перекресток - недопущенные ошибки

И все.

Мирон в очередной раз тяжело выдохнул и, повинуясь внезапному импульсу, улегся на небольшой кусочек травы, растущей на склоне холма, который приютил его на этот раз. Он выдохся, но рассказал все. Абсолютно. Опустошил душу, и внутри на время поселилась приятная, успокаивающая пустота… Небо Природного мира освещал яркий месяц и с десяток столь же ярких звезд.

К юноше подошла кошка и свернулась в клубок неподалеку. От нее исходил такой мягкий покой и тихая благодарность, что Мирон как-то сразу перестал переживать за прошлое. Ему стало также спокойно и благодатно на душе.

— Спасибо, Тигруша.

Последней его мыслью, перед тем как кануть в глубокий сон, было:

— Если провести между этими десятью звездами линию, получится красивый небесный корабль…

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, эльфийское Прибережье, дом Эйвелин.

В этой книге оказалось слишком много глав. Да, слишком много! К тому же сама книга поражала девушку своим занудливо-незатейливым смыслом и неоправданной претензией на авторскую философию. Книга с вытканным золотом единорогом на обложке повествовала о древних днях, первых в череде тысяч, последовавших за изгнанием черной нечисти с просторов материка Эльмитар. Ныне эти земли служили пристанищем для морского народа, варваров (включая вконец «оцивиловавшихся» жителей Иезекиля), а также двух эльфийских народностей.

Автор книги пытался донести до читателя мысль о возможности существования общих корней, связывающих перечисленные народы, о явно магической природе отрицающего всякую магию варварского народа, о вероятной истории морского народа и прочих, абсолютно неинтересных девушке вещах. Вообще, она взяла эту книгу в руки лишь потому, что заметила на обложке единорога — слишком уж большой интерес испытывала златовласая красавица к редким животным, неразрывно связанным с мистической сетью тонких нитей, пронизывающих просторы Природного мира. А девушка умела видеть эти нити: с их помощью она безошибочно определяла направление ветра, силу языка пламени, будущую высоту еще только зарождающейся в океане волны… Нет, физически существующими она бы их не назвала — больше таинственные нити никто из знакомых ей эльфов не наблюдал, но, тем не менее, сама девушка видела мерцающую сеть, не напрягаясь, и даже могла перемещать нити пальцами рук. Эйвелин называла их струнами: на нитях можно было играть, их можно было трогать, но различать на расстоянии пяти-шести шагов уже не удавалось — слишком тонкими казались эти проводники вселенской силы. Разве что самые древние и прочные из них можно заметить издалека.

Это удивительно, но первые семнадцать лет своей жизни она почти не помнила, будто они оказались скрыты плотным туманом. Девушка могла представить родной город, маму, горячо любимого брата, морских странников и само море. Все. На этом список ее детских и подростковых воспоминаний обрывался. Да Эйвелин никогда и не стремилась надежно запечатлеть в памяти Маскар, подаривший ей когда-то временное убежище. Именно временное — так и не иначе юная дева воспринимала родной дом: она не помнила, откуда и как попала в этот мир, каким образом оборвалась ее жизнь в предыдущем, но точно знала, что эта самая прежняя жизнь существует. Все те же нити давали девушке понять, что сила, принявшая для нее вид струн, простирается далеко за пределы маленькой вселенной Природного мира. Речь шла, конечно же, не о иных материках, даже не о звездах на небе: земля, море, небо и звезды — все они являлись частичками этого мира, тогда как нити уходили за их пределы. Смешно, но спроси кто-нибудь Эйвелин, как выглядит этот самый «предел», она бы только в недоумении пожала плечами. Чувствовать что-то — еще не означает представлять, как оно выглядит.

Да к тому же, все эти великолепные истины ничуть не волновали ума юной красавицы — ее не прельщали иные пространства, потому что именно в этом она нашла свое настоящее сокровище и отраду — море. Море, море, море — сколько тайн, секретов, бурных течений и тихих заводей, островков с необычными народами, заброшенных причалов и сундуков с неисчерпаемыми сокровищами хранило оно! И в этом же море жили ее любимые странники: существа, внешне напоминающие гигантских рыб, но поразительно разумные и безупречно доброжелательные в общении с другими разумными.

Помимо неописуемого восхищения для Эйвелин существовала совершенно конкретная причина любить морских странников: три года назад милые друзья спасли ей жизнь, не больше, ни меньше. Вот тот день она запомнить сумела. Семнадцатилетняя Эйвелин, по обыкновению, отправилась тогда на берег моря. Сегодня она хотела опробовать на воде новый парусник, созданием которых девушка увлекалась на протяжении последних семи лет своей жизни. Этот кораблик существенно отличался от всех предыдущих ее творений, ведь на нем было установлено две мачты с парусами, в отличие от прежних, одномачтовых, яхточек. Чтобы изготовить эти новшества, Эйвелин пришлось полдня искать на улицах города (а за его пределы выйти она не могла — отец предупреждал стражу у ворот о неуемной любви дочери к праздному шатанию вне пределов видимости родителей и брата) подходящую древесину. В конце концов, на одной из немногочисленных свалок Эви вытянула из кучи мусора слегка подгнившее полено — по всей видимости, когда-то этот обрубок был высоким раскидистым фрельмом, но ныне деревяшка тихо завершала свой век в компании таких же ненужных жителям города вещей. Можно сказать, что в лице Эйвелин полено обрело друга, потому что девушка смогла сделать судьбу деревяшки не столь грустной. Как бы смешно это ни звучало, она ощущала жизнь даже в давно срубленном дереве, а где видишь жизнь — там наблюдаешь и определенную судьбу, пройденный путь, историю создания.