Эрик Ластбадер - Дай-сан

Рейшо усилил натиск, его невидимый клинок завертелся еще стремительнее, но Цукигамо не отступил ни на шаг, уйдя в глухую, непроницаемую защиту. Он перешел в наступление, осыпав противника серией яростных ударов, завершавшихся сложными выпадами. Разглядев удивленный взгляд под застывшей маской Рейшо, он был уже близок к тому, чтобы прорвать оборону, но Рейшо успел защититься, воспользовавшись единственно возможным приемом защиты.

— Довольно!

Маска Рейшо задрожала, и Никуму резко сорвал ее и отшвырнул в сторону. Ронин тоже снял маску.

— Вы — чужеземец. Где вы могли научиться сражаться в манере буджунов? — изумился Никуму.

— На этот вопрос я вам не отвечу, Никуму, но, прежде чем мы снова накинемся друг на друга, позвольте мне кое-что вам сказать. Это важно.

Он развернул меч и открутил рукоять.

— Нет! — вскричал Никуму.

Сверкнул его длинный клинок. В это мгновение решалась судьба Ронина. Острие остановилось, подрагивая, в нескольких сантиметрах от незащищенного горла Ронина. Он не сдвинулся с места. Он смотрел прямо в горящие глаза Никуму, не обращая внимания на клинок, готовый пронзить его.

— Вы — мой враг! — В тонких губах Никуму не было ни кровинки. — Вы увели у меня жену!

— Нет, Никуму, я просто освободил ее. Она ушла из Ханеды по собственной воле…

— Это ложь!

Было видно, что Никуму едва сдерживался, чтобы не вонзить острие меча Ронину в горло.

— Вы устроили заговор против меня, вы отравили ее разум. Она любит меня!

— Она боится за вас, — бесстрастно проговорил Ронин. — Вы больше не тот, каким она знала вас раньше. В кого вы превратились, Никуму? Что с вами сделала ваша магия?

Рослый Никуму дергался перед ним, точно марионетка. Под правым глазом у него подрагивала мышца, отсчитывая секунды, подобно каким-то чудовищным часам.

— Где ты?

Его взгляд метнулся по комнате.

— Куда ты делся?

— Мы здесь одни, Никуму, — сказал Ронин. — Сейчас мы одни.

Тень пугающей усмешки на мгновение искривила губы Никуму.

— Теперь мы уже никогда не будем одни. Никогда.

— Человек со шрамами исчез.

— Не он, глупец! Разве вы ничего не чувствуете? Он здесь…

— Я вижу только вас.

Клинок по-прежнему у горла. В опасной близости. Ронин прикинул расстояние и время реакции. Никаких шансов.

— В меня вы должны заглянуть! В меня!

— Я…

— Вы сделали это с Моэру!

Напряженные мышцы, нервы на пределе. Он умрет, прежде чем сделает хоть один шаг.

— Она просила меня вам помочь.

Возможно, это именно те слова.

— Тогда помогите!

Ему показалось или острие меча действительно приблизилось к горлу? Какая мистическая борьба происходила сейчас у Никуму в душе? Остался единственный шанс, потому что напряжение стремительно нарастало. Никуму, похоже, проигрывает сражение — с самим собой, — сейчас он сдастся, и когда это произойдет, он сделает выпад, и его клинок пронзит Ронину сердце. Ставки в этой игре высоки, но теперь у него не осталось выбора. Карма.

— Я не стану вам помогать, — с чувством заговорил Ронин. — Посмотрите на себя. Какое жалкое зрелище! Вы называете себя буджуном, но это все так же фальшиво, как и маска, которую вы на себя надевали. Вы трус, Никуму! Да! Убейте меня. Вам наверняка станет легче! Фальшивый воитель, во что превратила вас ваша магия? В слабого и напуганного человечка. Вы своим чародейством призвали богов. Но оказалось, что это боги смерти, и их могущество подавило вас, превратило в ничтожество. Вы уже не человек, Никуму. И не надо ждать помощи ни от кого. Вам никто не поможет. Ни я, и никто другой. Этой ночью никто не придет вас спасти, потому что сегодня здесь будет писаться история. Последняя ее глава уже бьется в этих каменных стенах, она ищет выхода, но написать ее может только один.

Зловещим был взгляд Никуму, в темных глубинах его глаз метались черные тени, и какие-то смутные силуэты неслись по пустынному, зыбкому пейзажу — преследователь и преследуемый.

Ронин, не отрываясь, смотрел в эти опасные глаза, а руки как будто сами откручивали рукоять меча.

Он извлек свиток дор-Сефрита.

Никуму отвел взгляд и опустил глаза. Ронин вложил свиток ему в руку. Меч со звоном упал на пол. У Никуму подкосились ноги, и он тяжело опустился на колени. Ронин не шелохнулся. Наверху, над головой, послышалось хлопанье крыльев летучей мыши. Ослепленная светом, она взмыла вверх, навстречу ночной темноте.

Пот стекал по лицу Никуму, капал на каменный пол, струился по лбу, разъедал глаза. Он моргнул. Широко раскрыв рот, судорожно глотнул воздуха, потянулся дрожащими пальцами и ухватился за край стола. Пальцы соскользнули. Никуму застонал, но потом снова медленно поднял руку, словно преодолевая какое-то сопротивление, и все-таки уцепился за стол с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев. Сейчас он был похож на утопающего, хватающегося за соломинку.