Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра

Стаи оборотней-йорга, высасывающих жизнь, закружились в бешеном танце, стремясь прорваться к ним — и рассыпались пылью в налетевшем ледовом вихре. Спасибо, Мари…

Харракуты, стервятники Сероземья, пружинисто переступая на суставчатых лапах, тяжелыми жвалами долбили окружившую их невидимую броню…

Лиловые молнии снова и снова били то сверху, то из воды, перемежаясь каменным градом и еще невесть чем, для чего не было имен ни в одном языке, живом или мертвом. И все это гасло, исчезало, рушилось, ткнувшись в сферу Силы, созданную Яном… и унося частицу этой силы с собой.

В какой-то миг Ян ощутил, что его уже не хватает, что натиск врага вот-вот прорвет оболочку. Он не успел ни сказать ничего, ни сделать. Просто, пошатнувшись, почувствовал, как Мари подхватила его — закрыв собою.

Всего на миг потускнела одна из граней шара.

Но и этого мига хватило.

Темное щупальце коснулось сознания Яна.

Лес, берег, река разом исчезли. Он повис над бездной, девичье тело на руках налилось свинцом — удержал, не выпустил; обернулось холодным огнем, обжигая до костей — не поддался…

Он ощутил пустоту, сплав боли, голода и жажды… вот, значит, что ты чувствуешь, бывший ?

А рядом, так близко — чашей родниковой воды, олененком, вышедшим навстречу волку — она… «Мне не будет больно…» Ей — не будет… Вычерпай ее до дна… и тебе тоже… станет легче… может, ты даже одолеешь меня в этот раз… иначе не будет тебя. Смерть, тлен, вечное одиночество и пустота…

— Ах ты мразь! — выдохнул Ян, разбивая чужую волю и изгоняя из сознания наведенный ею морок. — Сгинь!

И хлынул поток белого пламени — чистого, ярого, неудержимого. И Тень , омерзительно исказившись, исчезла…

Ян, выпустив Мари, пораженно посмотрел на руки.

Аль-Г’эхт , «Истинный гнев», или же — «гнев Настоящего».

Пламя, положившее конец Битве Вэйлэ и вместе с нею канувшее в легенду. Вырвавшееся через тысячу шестьсот с лишним лет из рук — уст, воли? — безвестного бродяги, волшебника-недоучки…

Почему? Как?

Над притихшей поляной прошелестели слова древнего языка: «Крепкое вино — из динвальских долин; острые клинки — из кузниц Гефара; но острей и крепче их…»

Наверное, это был ответ.

Но Голос умолк прежде, чем прозвучало последнее слово.

— Ты — герой?

Ян привык к одиночеству и видениям — там не было нужды в словах. Беседа была для него делом хоть и не новым, но непривычным. Мари, напротив, говорить любила и умела, порой задавая весьма неожиданные вопросы… вот как этот.

— Ты странствуешь по миру, помогая тем, кто в беде. Не боишься боя. Обладаешь Силой, — продолжала Мари, отмечая каждую точку плавным, но энергичным взмахом тонкой кисти. — Не ищешь выгоды — значит, не наемник. Я о таких читала — в детстве.

— В Шессере, что ли? — недоверчиво поднял брови Ян.

— А ты думал, нас там только некромантией пичкали? — усмехнулась Мари и нараспев произнесла: «Слушайте, почтенные жители Кэйм-Батала, города девяти ворот!..»

Ян вздрогнул — запев легенды живо напомнил ему сводчатые, залитые солнцем залы библиотеки Торинга (солнечно там было всегда — даже в самые темные зимние ночи). Уходящие вдаль ряды стеллажей — книги, свитки, кристаллы. И он, совсем еще мальчишка, потерявшийся во времени и пространстве, с замершим сердцем — над книгой о Зеленых Звездах, о Вэйлэ, Бывших Прежде … о героях — настоящих, смотревших в лицо смерти и остававшихся самими собой, превозмогая боль и страх… спасавших прекрасных дев — и не только дев, и в любви бывших такими же неистовыми, как в битве.

— Нет, Мари. Я не герой, — ответил он наконец. — Я скорее мастеровой. Иногда — лекарь. Иногда — чаще, чем хотел бы — золотарь. Мир этот искорежен, болен, и людям в нем тяжко. А Дорога помогает исправить его… изменить.

— Изменить мир… ты в это веришь? Хватит ли на это тебя? И потом — разве при всем этом не меняешься прежде всего ты сам? Прости, я, наверное, задаю слишком много вопросов сразу…

«Много… — подумал Бродяга. — Сразу. Причем тех, о которых думать не больно хочется».

— А почему не хочется? — звонко спросила Мари, и Ян понял, что думал вслух.

— Не знаю. Возможно, поэтому я и не герой, — попытался отшутиться он, и понял, что получилось коряво. Ему внезапно захотелось разозлиться — то ли на нее, то ли — на себя самого…

Но он не успел: из-за пригорка показался Дом.

Дом ждал их.

Ян понял это, как только вошел.

Здесь всегда был порядок — но сейчас Дом блестел, как никогда прежде.