Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра

— Да, — помедлив, откликнулась Мари.

— Я могу тебе как-то помочь? — осторожно продолжил Ян.

— Не знаю… — неуверенно прозвучало в ответ. И следом: — Да, наверное.

Ян шагнул через костер, сел рядом и коснулся рукой ее плеча. Мари замерла на миг, потом накрыла его руку холодной ладонью. Так они и сидели рядом — слушая ветер, глядя в гаснущий костер. Яну захотелось, чтоб так и было — всегда. И, наверное, поэтому, а может — и вопреки, он спросил:

— Проводить тебя на север, в Шессер?

Тревога — во всю ширь быстрого, как темная молния, взгляда — вспыхнула — и погасла, утонув во внимательных синих глазах Яна.

— Не то чтоб сам я туда больно хотел… а куда ты идешь?

Вопрос повис в воздухе, среди бледного дыма, да с ним и улетел прочь. И когда тишина стала уже совсем привычной, Мари тихо проговорила:

— Знаешь, Ян… я хотела бы попасть домой. Только я не знаю, где он — Дом.

Сказала — и ткнулась лицом в плечо Бродяги. Волосы ее пахли травами, и запах этот напомнил ему о месте, которое сам он привык называть Домом.

На следующую ночь Ян проснулся от ощущения чужого тяжелого взгляда.

Такое пробуждение — да еще за полночь — ничего хорошего не сулило.

Звезды мерцали, предвещая непогоду. Костер едва тлел. Мари, спавшая по ту сторону костра, не двигалась. Листва отбрасывала на землю едва видимые тени. А на краю поляны угадывалось нечто иное — пульсирующий сгусток холода, тьма, неестественно густая, плотная. Она медленно приближалась.

Рука сама собою вскинулась навстречу жестом запрета. Тень дрогнула, но не остановилась.

— Стой, кто бы ты ни был, — проговорил Бродяга.

— Отдай… мне… моё… — невнятно донеслось из тьмы, и отросток черной мглы потянулся в сторону, к Мари.

— Она — не твоя, — проговорил Бродяга, одним движением вскочив и шагнув наперерез, и добавил неожиданно для себя самого: — Именем Настоящего приказываю тебе уйти.

Тень отпрянула к краю поляны. Вновь рванувшись к костру, смоляной кляксой расплылась по невидимой стене и стекла в траву, растворяясь среди обычных, безвредных теней…

И послышался оттуда — сухим шепотком — ритм древнего наговора.

И тоскливый протяжный крик раздался в ответ из-за спины Бродяги — крик, в котором с каждым мгновением оставалось все меньше человеческого.

Время сгустилось, и воздух стал вязким. Медленно, как осадная башня, повернулся Ян навстречу новой опасности, понимая, что может не успеть, и что успевать, по сути, уже некуда.

Он увидел именно то, чего ожидал — изумруды безумных глаз с вертикальной щелью зрачка; белые жала клыков в изящном и жутком оскале; алый узор знака , хищной Руны Кай-Харуда — но уже не на девичьей коже, а на черном, лоснящемся мехе кошачьего тела, взметнувшегося в прыжке-полете.

Первый раз удалось уйти. Почти удалось — когти слегка задели предплечье, оставив кровавый росчерк. Боли не было — только ощущение ожога и внезапное понимание того, что плащ остался на земле. Короткое звонкое слово — и ткань, взмахнув полами, устремилась навстречу клыкастой буре черного меха.

Казалось, плащ на глазах вырос и обрел прочность и вес гефарской кольчуги. Размах его серых крыльев вобрал и угасил мощь прыжка, сбив пантеру влет.

Ян упал сверху на барахтающийся плащ, из которого уже успела вырваться лапа с растопыренными когтями-кинжалами — еле увернулся. Определил, где была голова пантеры — по закушенной ткани, которая с невиданным упорством сопротивлялась клыкам. Поймал ее, наклонился… И произнес — тихо-тихо — то самое Имя.

Плащ замер, потом неуловимо шевельнулся. Оглянувшись, вместо когтистой лапы Бродяга увидел ногу. Маленькую. Левую. С порезом на пятке.

Выдохнул. Время вновь потекло ровно.

А Яну очень живо представился Дом…

Четыре прочных стены из камня и дуба, обрезающие шум, заботы, страдание большого мира. Дверь, за которой остается, прикорнув под деревом, Дорога. Очаг, где в холодную погоду не гаснет ласковое, медово-янтарное пламя. И — ложе, пахнущее еловым лапником, можжевельником и травами, дарующее отдых, избавляющее от дурных снов, так похожих на видения, — и видений, часто напоминающих кошмары.

Дом нашел Бродягу давно, в самом начале Дороги, и с тех пор иногда давал ему приют. Ян оставался здесь на неделю, реже — на десять дней; однажды, придя больным — на дюжину. И всегда уходил дальше…

Да, еще: он всегда приходил в Дом один.

Всегда — до этого раза.

Он был не вполне уверен, что в этот раз поступает правильно.