Дарья Зарубина - Свеча Хрофта

— И верно, дед, оставался бы со своей немощной в деревне, — вклинился другой, здоровяк со спутанной, торчавшей веником рыжей бородой. Уставшие от перепалки и тесноты люди нашли наконец того, на ком можно было выместить злость и усталость. — Сказано же: воинов бог Хедин на Хединсей призывает! Нешто ты или твоя малолетняя — воины? Она у тебя и меча-то не поднимет — пуп развяжется…

Старик даже не поднял глаз. Он лишь тянул и тянул внучку за полу вниз, под морду убогой пегой лошади, да совал ей в лицо склянку. Не желал, видно, старый лекарь гневить судьбу, потому и отводил глаза, как отводят те, кто хоть раз бывал крепко бит.

А вот девчонка, бледная и страшненькая от дурноты, худющая настолько, что ключицы едва не прорывают рубашку, явно умом и осторожностью пошла не в деда. Она задрала голову, желая ответить насмешнику. Тонкие губы искривились так презрительно, словно среди вони и давки стояла, едва держась за борт парома, не тощая малявка, а эльфийская принцесса. Она даже начала что-то говорить, но старик дернул ее за полу так сильно, что девчонка не удержалась на ногах и упала. Раздался новый взрыв хохота. Дед нырнул вниз вслед за маленькой дурочкой и вполголоса забормотал ей что-то наставительное. Девчонка насупилась, замолчала и больше не пыталась отвечать на насмешки. Однако выходка малявки немного смягчила звереющих от духоты и долгого бездействия воинов. Некоторые начали перешучиваться, кто-то пустился в рассказы о былых битвах. Да так заврался, что слушавшие его хохотали от души, забыв про наглую девчонку и ее деда.

А старик оправился от испуга, понял, что гроза миновала. И стал понемногу заговаривать то с одним, то с другим невольным соседом. И из этих разговоров стало ясно, что зовут его Ансельм и он лекарь. А девчонка — его внучка Рунгерд. И взял ее с собой старик лишь потому, что оставить девчонку не на кого. Сирота. В деревне народ всякий, испортит кто девку, пока дед на Хединсей к Хедину, всеблагому и милостивому, ездит, и что с ней делать. А так — всяко под присмотром, под рукой.

Слушали его вполуха. Потому как старик и не скрывал, что идет на поклон к богам с какой-то своей просьбочкой. Старый попрошайка-лекарь еще бубнил что-то, но на него уже не обращали внимания.

Девчонка примерно сидела возле ног деда минуту или две, но, улучив момент, когда дед предпринял новую попытку заговорить c очередным невольным соседом, на четвереньках проползла под животами лошадей, доставая из сапога крошечный, почти игрушечный ножик. Нырнув в толпу воинов, гогочущих над очередной сальной шуткой, малявка ужом просочилась между ногами и древками и неловким, но быстрым и легким движением шаркнула своим игрушечным ножичком под внушительным животом рыжебородого шутника. Тотчас к ней в ладошку упал худой кошель балагура. Руни юркнула обратно в опасное укрытие между ног нервно притопывающих лошадей. И только когда она уже присела вновь возле деда, рыжебородый заохал и разразился ругательствами, потому что его штаны медленно поползли вниз, открывая новым приятелям поросшие медным мехом кривые ноги вояки.

— Руни, — зашипел дед тихо, так что среди гомона и смеха, центром которого оказался рыжебородый толстяк, никто не услышал его, кроме притихшей Руни, — ты что творишь, паскудница? Жалел, порол мало… Так вот теперь этот господин вышвырнет нас с тобой за борт да похохочет с дружками, как ты пузыри пускать станешь…

— Он надо мной смеялся, — огрызнулась Руни, стараясь повернуться так, чтобы дед не заметил кошелька, спрятанного за пазухой, — а сам и не приметил, как я ему с зада штаны срезала. Надо было спереди оттяпать. Он бы и не хватился, мало ли что там под брюхом болтается. Вот тогда посмеялся бы он…

— Посмеялся бы, уж поверь мне! — Старик ударил внучку по щеке, любя, жалеючи — только ладонь скользнула по русым вихрам, но на щеке девчонки тотчас загорелся румянец гнева и стыда. — Не смей, не смей больше. Тебе жизнь не дорога, так обо мне подумай. Дождешься зла, покуражатся над тобой, моей старости не пощадят. И богов не прогневят, потому что храбрость и добрый меч богам милы, а девки для того и на свет родятся, чтобы их…

Старик не успел договорить. Кто-то тронул его за плечо.

Альв будто соткался из воздуха. Еще мгновение назад никого не было рядом, только фыркали да тревожились лошади. И вот перед Ансельмом вырос высокий, худой и совсем молоденький на вид альв в длинном зеленом плаще, насколько можно было судить о возрасте по этим совершенным лицам, что достались народу альвов от их создателей Перворожденных. Длинные темные волосы стекали по плечам чужака как расплесканный деготь. Прозрачные, цвета молодой листвы глаза внимательно смотрели — нет, не на лекаря — на сжавшуюся, словно готовый к отчаянному броску зверек, девочку.