Юрий Погуляй - В пасти льда

Нашарив компас, Волк рванул на мне парку, отчего та с треском разошлась.

- Ты чего делаешь? - не выдержал Яки. - Вконец оледенел?!

Я вцепился в руку абордажника, едва чувствуя ее сквозь плотную одежду, но соревноваться силой с офицером штурмовиков было нелепой затеей. Волк с силой оттолкнул меня прочь, и уставился на компас.

- Ну так и есть, стащил!

- Я заявляю, что юнга находился всегда у меня на виду, и ничего стащить не мог! - рявкнул взбешенный Яки.

- Это мое! Отдай, - процедил я. Абордажник с насмешкой посмотрел на меня, подбрасывая в руке компас.

- Отдай, - в перепалке появился новый участник. Вездесущий Мертвец появился за спиной Волка, и тот даже вздрогнул от того как неожиданно возник первый помощник.

- С какой стати... - повернулся к нему штурмовик.

- Старший матрос сказал, что юнга ничего на борту не брал, - равнодушно отметил нежданный спаситель. Взгляд его скользил по заметно увеличившемуся оцеплению.

- Мало ли что он сказал.

- Воровство или насильное овладение чужим имуществом карается отсечением левой руки. При отсутствии левой - отсекается правая, - флегматично заметил Мертвец. Сиплый крякнул разочарованно и отвернулся от нас.

Волк разжал кисть, и компас грохнулся на лед. Молча разъяренный штурмовик отошел в сторону, а первый помощник, переступив через брошенный артефакт, двинулся вдоль борта дальше, будто ничего и не произошло.

Я схватил компас и сунул его за пазуху, чувствуя, как мороз проникает в прореху парки. Неподалеку от нас, в оцеплении, стоял Торос и смотрел на меня. Я не разглядел его глаз, но чувствовал, как жжется взгляд Неприкасаемого. Он наверняка видел, как штурмовик тряс меня словно нашкодившего зверька.

- Пошли, Эд, околеешь, - буркнул мне Яки, буравя взглядом Волка.

Меня душила злость, обида и невероятное чувство благодарности к справедливому Мертвецу. Проклятье, пока что мне везло. Но вряд ли это будет продолжаться вечно.

От "Звездочки" к "Сыну героев" протянулась цепь вооруженных штурмовиков. Все собранные, внимательные. Труп одного из абордажников был прямым доказательством тому, что расслабляться нельзя.

- Все-таки врагов надо выбирать по росту, Эд, - сказал мне Коротышка. Мы пригнувшись, прикрываясь руками от ударов метели, брели к кораблю. За нами следовали остальные палубные моряки, кроме неудачника-Шона. Ветер задувал мне в прореху парки, и я старательно стягивал ее свободной рукой. Как же холодно!

- Врагов вообще не выбирают, - ответил я Коротышке. Зубы застучали от мороза. Челюсть затряслась, будто в нее вселился ледовый демон. Но в мыслях я с наслаждением прыгал на Волка и молотил ему компасом по лицу, превращая злобу абордажника в животный ужас. Яркий образ отвлек меня от холода, но сразу же напомнил вспыльчивого Эльма. Несдержанность циркового силача, оставшегося в моем прошлом, привела его на дурную дорогу. Мне очень не хотелось повторять ее, и я постарался выбросить из головы и Волка, и Сиплого, и Зиана.

Который, кстати, попался нам на встречу. Молодой шаман помогал идти старику, который с ощутимым недовольством направлялся к "Сыну героев". По бокам от процессии шло два палубных матроса с простыми метателями. Дальнобои морякам не выдавались. За ними шагал понурый доктор Кван с сундучком инструментов. И его выдернули на лед. Хитрый Лис, беглый гильдейский врач, наверняка "пропал" где-то на нижней палубе и вместо него на лед отправился вечно грустный Кван-самоучка.

Ан Варр радушно улыбнулся мне, но в душе его передернуло от моего вида. Ученик шамана и не догадывался о моем даре эмпатии. Он вел свою игру. Игру всепрощающего ублюдка, натравившего на меня своих оледеневших дружков. Я встретил его взгляд с холодным равнодушием.

На лед меня в тот день больше не выпускали. Настоял на этом Яки, потребовав, чтобы я починил парку и выдав мне иглу и грубую нить. Однако едва меня окутало тепло отапливаемых палуб, то дала знать о себе бессонная ночь. Глаза слипались сами собой, и потому я отправился прямо в кубрик, где уже спал Фарри. Плюхнувшись на топчан, я стащил унты, сбросил на пол парку, шапку, шарф, стянул меховые штаны и забрался под одеяло. Теплый свитер я скомкал и подложил под голову, и едва коснулся его затылком, как меня сморило.

Мне снилась Лайла. Я сидел в таверне, как обычно в первом ряду, и слушал, как поет слепая сказительница. Хотя в моем сне у нее были прекрасные изумрудные глаза, и несмотря на битком набитый трактир - смотрела она только на меня. По-моему она и пела про меня. Не знаю, этого уже не помню. Потом мы много говорили, ходили по каналам Снежной Шапки, трогательно взявшись за руки. У меня щемило сердце от счастья. Над нами растекалось красно-синее небо, с городских стен нам салютовали стражники в белых тулупах, и мне казалось, что так будет вечно. Так будет всегда.