Айя Субботина: Сердце мертвого мира

- Шакал, - только и прошептал Сарико едва слышно. Во взгляде старой служительницы читалась молчаливая поддержка брата. И сожаление, безграничное как туманы за Краем мира.

Проще всего заманить в ловушку праведника, думал Шиалистан, дожидаясь ответа. Убежденные в том, что правда всегда воюет на их стороне, прикрываясь благодетелью, будто щитом, они не ждут удара в спину; выходят на честный бой со змеей и после, умирая от яда, думают - почему так сталось?

Шиалистан будто слышал мысли обоих стариков. Да, каждый подумывал над тем, чтоб велеть ему молчать. Случить так, ему пришлось бы умолкнуть, чтоб не порочить себя. Но лишь сейчас. А вернувшись в замок, он тут же выложит все кому-то, чтоб слухи пошли в народ. Тут же появится толпа фанатиков, что придут требовать справедливости, вера в служителей Храма всех богов пошатнется. Начнется хаос.

Все это Шиалистан продумал загодя, поглядел на всякие исходы, и понял - никогда Верховные служители не пойдут на такое. Праведность была их слабостью, тряпичным щитом и соломенным мечом, против которых Шиалистан выступил с железным молотом.

- Говори, - смирилась Алигасея. - Но помни - сказанных слов не воротить.

- Воля твоя, Верховая служительница! - Громко возвестил Шиалистан, поднялся и жестом позвал тех троих, что теперь стояли близко к ступеням.

Черная дева, точно только того и ждала, скинула с плененного жреца Эрбата капюшон и толчками заставила его подняться вперед. Перед ними шел один из Белых щитов, на тот случай, если Дратов щенок вздумает бежать. Но жрец, похоже, смирился со своей участью и покорно следовал вверх. Лишь единожды споткнулся, ослабленный голодом: Шиалистан лично отдал распоряжение, чтоб пленнику давали лишь хлеб да говяжий бульон. И с голоду ног не протянет, и не утратит страха.

Когда все трое поравнялись с Шиалистаном, тот указал на Дратова бастарда, и велел ему назваться.

- Шарас, - ответил мужчина ноющим голосом и преклонил колени, ползком напирая на Верховных служителей. Те, как не пытались выглядеть спокойными, попятились. А когда жрец кинулся целовать их ладони, поспехом благословили его. - Я недостойный жрец Эбата, нашего Огненного бога. Пусть его гнев покарает меня за то, что недостойный я, и служить ему всякой верой не смог.

- Если есть в твоем сердце раскаяние - Эрбат услышит твои слова, и судить будет справедливо, - сказала Алигасея. Она посмотрела на регента с укором, словно давала ему последний шанс одуматься.

Шиалистан ответил ей многозначительным молчанием, утер с лица дождевые капли. Даже если бы открылись врата божественных чертогов и вышли владыки Эзершата, он не изменил бы своему решению.

- Пусть будут лики святые мне свидетелями и покарает божественный огонь и всякая мука, если уста мои произнесут хоть слово лжи. - Дратов бастард дрожал, хлипал носом, будто вдруг понял - не миновать ему правосудия. - Теперь же, здесь и сейчас, должен признаться в содеянном многие годы назад. В грязном прелюбодеянии, что совершил с императрицеюй Фарилиссой. И с повинной признаю - Нинэвель зачата от моего семени.

Шиалистану показалось, что даже ветер притих, изумленный. Сарико вдруг ссутулился - регенту показалось, что если б не посох, старик распластался бы на голубом мраморе. Алигасея неотрывно глядела на жреца Эрбата, что стоял на коленях и мочил слезами щеки. Регенту сделалось противно. Почему нельзя просто сознаться, что поимел императрицу?

- Я полон раскаяния о содеянном, - снова и снова стенал бастард.

Верховная жрица отняла руку, которую тот попытался целовать. Старая женщина хранила холодный взгляд и каменное лицо, резкое, будто выточенное из камня. Шиалистану сделалось холодно, когда она повернулась в его сторону, но Алигасея не задержала на нем взгляд. Скользнула скоро, будто хлыстом по роже оходила.

- Ты не лжешь? - Спросила громко, чтоб слышали все, кто собрался перед храмом.

- Пусть боги будут свидетелями моих слов, - прогундосил жрец Эрбата.

Сарико все ж обошел сестру, властно стал перед униженным бастардом и, прежде чем тот посмел опомниться, положил ладонь на мокрую голову. Над толпой пронесся глубокий завороженный вдох, единый для всех. И снова мир замер. Регент попятился, наткнулся на черную деву: Живии глядела как всегда, будто сквозь его нутро. Должно быть, рхелька осталась единственной, кого совершенно не трогало происходящее. Черные короткие волосы облепили ее лицо, точно ладный шлем, по губам бежал дождь. Один из Белых щитов за ее спиной, - только теперь Шиалистан признал в нем какого-то из сыновей Гиршема, - почесал зад, помассировал шею, зевнул. Регент вдруг подумал, что если Сарико вздумает придавать его, тот и не пошевелиться, чтоб защитить господина, который платит ему золотом и дает кров, и сытную жратву. Пора наводить порядки в своих рядах, решил регент, нетерпеливо свел ладони, скрестил пальцы, собирая их замков, будто надеялся прикрыть грязные помысли от пристального взгляда Верховного служителя. И чего только уставился. Если уж понял, так помалкивал бы, раз кишка тонка обвинить при всех в поклепе. Так нет же, боится, все гадает, как бы чистым выбраться из отхожего места, да еще и неугодного "рхельского шакала" спровадить.