Айя Субботина - Шаманы крови и костей

Ларо проткнул ее гневным взглядом, и вылетел в дверь, едва не сшибив на ходу рабыню с подносом. Девушка замычала, но ей хватило сноровки удержать ношу. Когда поднос перекочевал на стол, и рабыня бесшумно покинула Трофейный зал, Катарина с удовольствием выудила ломоть сыровяленого окорока, что приятно пах горчичными травами.

- Ловко ты его, госпожа моя, - зевнул Многоликий, и даже не удосужился прикрыть рот.

- Тихо ты, еще сглазишь, - и в шутку, и всерьез обронила Катарина. Балык таял на языке и просился в прикуску к сухому таремскому, но леди Ластрик не хотела туманить голову вином. Ларо сдался на удивление быстро, его даже не пришлось спаивать, и только что принесенный кувшин с хмелем остался нетронутым.

- Позволишь мне поехать? - По голосу мальчишки трудно понималось, хочет он услышать в ответ "да" или "нет".

- Нет, ты останешься со мной, в Замке на Пике. Никому больше не доверю свою жизнь, кроме тебя.

Катарина лгала. До колик в заду ей хотелось избавиться от Многоликого, чье общество в последние дни тяготило, точно пудовый камень на шее. Но отправить его к купцу было нельзя. Мало ли с какого перепугу вздумает пустить ему кровь, прежде чем тот расскажет все, что знает. Но таремка не знала никого, кому бы могла доверить такое ответственное дело. Случись все раньше, до того, как Фиранд... умер, Катарина не раздумывая отправилась сама, но теперь она была накрепко привязана к Замку на Пике и Тарему. Стоит отлучиться - и все пойдет прахом. Слишком много вокруг волнений. Катарина не хотела повторять ошибку Фиранда и подпускать кого-то к управлению замком и делами Таремка. А, с другой стороны, в такие моменты как сейчас, ей как никогда сильно требовалась надежная опора.

- Нужно найти того, кто расшибется, но привезет вести о потерянной принцессе, - размышляла таремка вслух. Она поставила локти на стол, скрестила пальцы и опустила на них подбородок. На глаза попалась оружейная тренога и несколько топоров в ней, один больше другого. На кого положить ношу, кому довериться?

- У Шаама-старшего остался сын, - вдруг вспомнила она. - Слыхала, он начал собирать своих беглых крестьян. Дезертиров вешает, мародеров рук лишает. До меня дошли разговоры, будто этот дасириец скоро все дасирийское побережье к рукам приберет.

Многоликий нарочито пренебрежительно фыркнул - воинские доблести вызывали в нем отвращение.

- Станет он ехать незнамо куда, если столько земель бесхозных в округе.

- Станет, - улыбнулась Катарина. Ей показалось, что лезвие одного из топоров подмигнуло ее мыслям алым отблеском. - Рхельсикий шакал с его папашей расправился, и я предложу то, чего он жаждет - месть. И, как только на золотой трон сядет истинный наследник - место военного советника и титул военачальника первой руки. Ты не знаешь этих дасирийских вояк, дорогой мой. Они и пальцем не пошевелят, если речь пойдет о наживе, но стоит заикнуться о кровной мести, как они тот час прыгают в седла. Шаам-старший помог мне с тем письмом. Будет справедливо, если я дам его сыну шанс возвеличиться.

- Сама в Дасирию поедешь, госпожа? Поветрие же, в львиной пасти безопаснее, чем в тех краях.

- Чем меньше людей будет знать про принцессу, тем мне спокойнее, и тем шансов больше, что весть эта не дойдет до рхельского шакала. Что со мной станется? Поедешь со мной или останешься?

"Поедешь, куда денешься", - сказала про себя. А мальчишка фыркнул вместо ответа.

Арэн

- Что с ними делать, господин?

Двое воинов в погнутых бронях, изувеченные кровоточащими шрамами, толкнули к ногам дасирийца нескольких мужчин, одетых в кольчуги и шлемы. Все было им велико, а герб на плаще одного из мужчин принадлежал Арэну, однако же дасириец не помнил такого среди своих воинов.

- У этого клейма раба. - Воин ухватил одного из пленных за руку, задрал рубаху выше локтя и обнажил несколько выжженных клейм, одно з которых еще не успело толком зажить.

На свежем клейме без труда угадывалась акулья пасть - герб Баарака.

- Кто ты? - спросил дасириец.

- Раб, - коротко ответил тот.

- А кем было до того?

Пленник, видя, что его не собираются казнить прямо сейчас, поднял взгляд на своего врага. Дасириец разрешил ему подняться. Раб был высоким, ему вровень, и едва ли не настолько же широк в плечах. Его гладко выбритый череп хранил витиеватые орнаменты разноцветных татуировок, глаза, чуть раскосые и почти лишенные ресниц, смотрели с вызовом. Дасириец не сомневался, что когда-то этот человек был свободным - те, кто родился в неволе, никогда не смотрели прямо, хоть бы и под страхом порки.