Ольга Громыко: Верные враги

Во дворе меня терпеливо поджидал непутевый мститель, сгорбившись на лавочке у плетня. Сверху, на одном из кольев, сидела курица, заснеженная и недовольная. При виде меня она радостно кудахтнула и порхнула парню на голову, сбив шапку, а оттуда на землю. Побежала навстречу, звучно хлопая крыльями.

— Измором решил взять? — поинтересовалась я, легко перемахивая калитку и открывая ее изнутри для Дымка.

Парнишка неуклюже поднялся. Закоченел, щеки отморозил, ишь, побелели. Чего, спрашивается, ждал? Другой бы давно окно выдавил, дом обшарил, выгреб что поценнее и дал деру. А этот честный и благородный, дракона на него нет. Драконы, они благородных любят. Из лат выгрызать не надо, и отравленные кинжалы потом в животе не бурчат.

— Заклинание новое выучил? Молодец. Так, глядишь, сам матерым колдуном заделаешься. Подождешь, пока коня расседлаю?

Он неуверенно кивнул.

— Иди в дом, согрейся. А то язык заплетаться будет.

Я бросила ему ключ. Паренек неловко взмахнул руками, но не поймал, подобрал из сугроба.

Я особенно не торопилась, распрягая Дымка и пучком соломы обтирая подтаявший снег с широкого хребта. Пусть наговорятся. Тем интереснее. Рассыпала по полу горсть зерна из ларя, курица жадно застучала клювом. Покрошила два сахарных бурака в общее корытце, коза так и лезла под нож, норовя выхватить кусочек из рук (ну какая тебе, поганке, разница?!), конь подбирал упавшие.

Пришла кошка, подумала, изогнула спину и небрежно мазнула боком по сапогу. Мявкнула и, развернувшись, прошлась еще раз. Все мы ласковые, когда голодные. Навязались на мою голову. Плевать, что не люблю, лишь бы кормила…

Я сняла с полки горшок с выщербленным краем, быстро подоила козу. Пену с волосками сдула в кошачью миску, где та быстро осела в синеватое молоко. Заправила ясли охапкой сена и закрыла сарай снаружи. Кошка, если захочет, вылезет через отдушину под крышей.

В логово я шла, как в ярмарочный балаган, предвкушая веселое представление. Так и есть. Ученичок сиял не хуже начищенной сковородки, стоя на коленях у постели. Я его быстренько закоптила, усевшись на стуле возле окна, лицом к сладкой парочке.

— Ну? Будем декламировать или уйдем по-хорошему? — Парень сжался в комок, волчонком зыркнул из-под длинных сальных патл.

— Отпусти его. А не то…

Я паскудно улыбнулась, развела руками:

— Уговорил. Забирай!

Парень встрепенулся и тут же повесил голову. Как болтали в корчме, он не смог защитить дом от толпы «наследников», прослышавших о кончине хозяина. Мало-мальски ценные вещи вынесли, всё непонятное и подозрительное сожгли. Вместе с домом. А самого отлупили, чтобы неповадно было старшим дорогу заступать. И куда он этого недобитка заберет? На пепелище или в лес, во времянку-шалашик? Я подозревала, что он ночует где-то неподалеку, изредка выбираясь в город за едой. Ворует наверняка.

Оборванец переводил взгляд с меня на колдуна, губы жалко дрожали.

— Я тут останусь, — глухо сказал он, решившись, — и в обиду его не дам.

— Здрасте-пожалуйста, останется он! — хмыкнула я. — Да кто ж тебе позволит? Это мой дом, между прочим, частные владения. Хочешь — иди градоправителю жалуйся. Мол, моего хозяина оборотень похитил и надругался.

— Надругался?! — У него округлились глаза.

— А ты думал, я тут такая добренькая-бескорыстная, во спасение души колдунов по оврагам собираю? Должна же я что-то с этого иметь, верно? Крови там живой хлебнуть, если охота не удалась или сушняк поутру замучил, печеночкой теплой закусить, ну и просто так суставы повыкручивать ради удовольствия.

На дальнейшие «надругательства» у меня не хватило воображения, но парнишка и так был близок к обмороку.

— Она шутит, Рест, — не выдержав, чуть слышно прошептал колдун, — не волнуйся за меня. Уходи.

Совсем не глупый совет. Дураки таких не слушают. Топчутся на месте, шмыгают носом, надеясь, что всё уладится само собой: меня удар хватит, мастер чудом исцелится, охотничий рог под окошком запоет.

— Попробуй по-другому, — участливо предложила я, закидывая ногу за ногу, — поплачь, поклянчи, пообещай хорошо себя вести, убирать, готовить, выносить ночные горшки и прочищать трубу. Может, я и смилостивлюсь. А может, просто получу удовольствие от спектакля.

Паренек облизнул пересохшие, обветренные губы. С трудом, переступая гордость, выдавил:

— П-п-пожалуйста…

— На колени встанешь? — деловито поинтересовалась я. — Пол, правда, грязноватый, но твои штаны не чище.