Мария Шабанова - Одной дорогой

Помолчав немного, Сигвальд решил рассказать Оди о том далеком дне, который изменил его жизнь. Он не без грусти вспомнил сырой запах моря и свежей рыбы, которым пропитался его родной город Ралаах, раскинувшийся на одном из самых северных островов Велетхлау. Особенно хорошо Сигвальд помнил небольшой порт, в который, кроме торговых судов, частенько заглядывали контрабандисты. Он помнил, как, будучи еще ребенком, прибегал туда и завороженно смотрел, как разворачиваются ослепительно белые паруса и как важно и медленно суда уходят вдаль, постепенно превращаясь в маленькие точки, неотличимые от чаек, парящих в небе.

Сигвальд мечтал стать моряком, однако его семья ничего не хотела слышать по этому поводу, что и не удивительно — все мужчины в его роду были воинами, и этот же удел, безусловно, ждал и Сигвальда, но в шестнадцать лет он решил изменить свою жизнь навсегда.

Когда смелое решение окончательно созрело у него в мозгу, Сигвальд под покровом ночной темноты покинул отчий дом, прихватив с собой только кусок хлеба и несколько монет, которые ему удалось скопить, пока он вынашивал свой план.

Он попал в порт незадолго до рассвета и, вдохнув полной грудью солоноватый морской воздух, отчетливо понял, что теперь назад пути нет — если отец узнает про эту ночную вылазку, то точно определит его в армию до срока, накинув ему пару лет (тем более, если не вдаваться в подробности, то Сигвальда вполне можно было принять за восемнадцатилетнего — высокий рост, развитая мускулатура и щетина, которую он тщательно сбривал каждое утро, сослужили бы в этом деле неплохую службу). Это означало, что удрать надо до того, как его хватятся дома, но в столь ранний час портовое управление, где можно наняться на службу, было еще закрыто, а значит, на торговое судно попасть не было никакой возможности еще несколько часов. Сигвальду же было решительно все равно, на каком судне служить, и он решил попытать счастья в портовом кабаке, который был излюбленным местом отдыха моряков и особенно контрабандистов.

Однако, побывать в этом славном заведении ему так и не пришлось — пока он собирался с мыслями и мялся у порога, дверь кабака распахнулась, и на улицу буквально вывалился весьма колоритный моряк, чуть не сбивший с ног Сигвальда. Его крупные руки с резко выделяющимися венами покрывало великое множество шрамов и черных татуировок, среди которых более всего было заметно изображение буревестника; на голове красовалась красная повязка, а в ухе болталась массивная золотая серьга. По сравнению с ним Сигвальд выглядел хилым подростком, но, заметив на шее старого морского волка боцманскую дудку, Сигвальд решил, что это его единственный шанс уйти в плавание, и пошел в лобовую атаку:

— Вы боцман «Черного Буревестника?» — прямо спросил он, став на пути моряка.

Выросший у самого моря Сигвальд отлично знал это судно, которое несколько лет подряд регулярно привозило в Ралаах редкие специи и другие товары, а после того, как власти спохватывались и принимались ловить лихих контрабандистов, легкий «Черный буревестник» на всех парусах уходил в голубые дали.

Боцман только отстранил Сигвальда и, даже не удостоив взглядом, хрипло рявкнул:

— Отвали, щенок!

Однако юноша не унимался и уверенно заявил:

— Я хочу служить на вашем судне!

Теперь моряк оценивающе глянул на Сигвальда единственным глазом и, криво ухмыльнувшись, сказал, что ему на судне салаги не нужны. Однако Сигвальд упрямо твердил боцману о своем желании, пока окончательно не вывел моряка из себя:

— Да якорь тебе в корму и крысу под койку! — прорычал он, замахнувшись своим кувалдоподобным кулаком и целясь Сигвальду в глаз.

Быстро припомнив отцовские уроки рукопашного боя, юноша увернулся от этого удара, сразу же за которым последовал другой, от которого ему, впрочем, тоже удалось уйти. Когда боцман замахнулся на него в третий раз, Сигвальд по привычке ударил его по ребрам, но очень скоро пожалел о своей выходке — огромный и твердый как камень кулак боцмана впечатался ему в нос и отправил в нокаут.

Когда Сигвальд поднимался с пыльной дороги, вытирая кровь из разбитого носа тыльной стороной ладони, к нему подошел боцман и, еще раз оглядев его с головы до ног, спросил с усмешкой:

— Ну? Все еще хочешь служить на «Черном буревестнике»?

— Хочу, — твердил он, шмыгая носом.

— Ладно, салага, твоя взяла. Пойдешь юнгой, а то у нас в прошлое плавание одного криворукого смыло за борт. Так, глядишь, и выйдет из тебя толк.