Владимир Аренев - Под небом голубым

— пристанет безымянный корабль, дабы набрать питьевой воды, и возьмет Крузо с собой. У человека такой надежды не было. К тому же он знал: о возвращении к прошлой жизни нечего и думать. Что бы ни случилось, оно не вернет ни тех людей, ни тех мыслей. В одну реку дважды не войти.

Робинзон считал дни до освобождения, человеку же пришлось бы считать дни после пленения. Согласитесь, это совершенно разные вещи.

Время… Времени было море и еще маленькое озерцо, времени было полным-полно, навалом, немеряно, больше, чем он способен потратить. Поначалу человек вспоминал. Потом решил, что мысленный мазохизм не для него. Он начал читать вслух и с выражением стихи, которые когда-то знал. Оказалось, помнил человек удручающе мало, — (особенно удивительно, если учесть характер его бывшей профессии), — да и в тех, что каким-то немыслимым образом сохранились в памяти, строки перепутались, словно фрагменты детской картинки («45 элементов на 100 элементов»). Заботиться о еде не приходилось, поскольку стоило только человеку выйти на поверхность

— в город, — и он рано или поздно оказывался в саду. Испражнялся там же, а мылся и стирал свою одежду под струями ручейка. Сад не торопил, однако если человек начинал нарочно тянуть время, тем или иным способом напоминал, что пора уходить.

Раньше, за работой, за повседневными заботами, человек почти не видел снов. Он приходил и валился на кровать, успевая только завести будильник или попросить дежурного по коридору разбудить в определенное время. Теперь же сны толпились у двери в его сознание, выстраивались в длинную спиральную очередь и напирали один на другой, бранясь и скандаля. Поначалу он воспринял их как приятную деталь своей новой, не слишком уж приятной жизни. Потом устал. Потом попытался обуздать каким-то образом эту цветную трехмерную волну видений, но сны оказались настойчивее, становились наглее. В особенности — сны с обнаженными красотками, лица которых неуловимо напоминали кого-то; он уже не помнил — кого.

Поэтому следующее появление человек воспринял попроще. Вообще-то, он позволил себя обмануть. Но признался в этом уже потом, рыская по канализационным коридорам в поисках очередного подходящего обломка трубы.

9. Что его заботило на самом деле, так это щетина. Потом, когда человек стал тем, кем он стал, и получил меч, он побрился… через пару недель, когда решил, что лучше умереть, порезавшись этим проклятым кинжалом-переростком, чем напоминать физиономией матерого самца-орангутана.

Все это произошло позже, а тогда он бродил по подземным проходам города и искал что-нибудь острое. В душе подозревая: «чем-нибудь острым» бриться все равно не станет, потому что побоится занести инфекцию. Да и борода еще не настолько мешала жить.

За имевшееся у него в распоряжении время человек успел более-менее досконально изучить эти коридоры и прежде всего — из-за опасения, что заблудится и не сможет найти отсюда выхода. Он даже пожертвовал своей единственной книгой.

Тоже дурацкая, по сути, история. Когда приехал в город, заглянул в первый попавшийся киоск и купил первый попавшийся покетбук — толстую дешевую книжонку в мягкой обложке, с револьвером и черепом на обложке. Сунул ее в карман куртки да так и позабыл — не до того было… А сколько думал, сколько прикидывал: вот окажусь на необитаемом острове, что бы предпочел взять с собой? И терзался, выбирал среди любимых авторов и любимых вещей, втискивал в воображаемый чемодан, стараясь не превысить отпущенного лимита. А вот тебе, пожалуйста! — дешевый покетбук, где от начала до конца, хоть бегло читай, хоть изучай с увеличительным стеклом, — не найдешь ни одной стоящей мысли. «Она отдалась ему при луне, оба были довольны вполне».

И если бы только с книжкой… — со всем так в жизни. «Вот сейчас отстрадаю, отмучаюсь, а там уж… — там уж для души своей, бессмертной, единственной, которая должна быть не потому что церковь так утверждает, а потому что я так чувствую: есть она, душа; для нее, родимой, и жить начну… завтра. Ну самое позднее… — через месяц. Надо с текущими делами, с рутиной разобраться, а потом уж…» «Да уж!» — восклицает Ипполит Матвеевич. «Торг здесь неуместен!»

10. Одним словом, вырвал из покетбука лист, чтобы на нем, на листе то есть, начертить схему коридоров. Яснее ясного, что полагаться лишь на память в подобном деле — безрассудство, которого он не может себе позволить. Однако же — мертвые боги! — чем, скажите на милость, наносить схему?! У человека не было с собой ни ручки, ни карандаша. И он еще не опустился настолько, чтобы использовать в качестве краски собственные фекалии.