Роберт Асприн - Смертоносная зима

Наверху необходимости спрашивать где именно не было. Едва поднявшись на лестницу, хорошо известную Лало по тем дням, когда он использовал зимний сад, как портретную мастерскую, они услышали пронзительные крики, перемежающиеся раскатами грома и восклицаниями отчаявшихся женщин.

Распахнув дверь в гостиную, Джилла на мгновение застыла, взирая на открывшуюся перед ней картину. Секунду спустя она ворвалась в комнату и начала шлепать по задницам Детей Бури. Лало в изумлении уставился на нее, но затем решил, что даже эти дети не будут таить зла на человека, сумевшего ускользнуть от Роксаны.

Последовала короткая напряженная тишина. Потом Джилла уселась в кресло и посадила ребятишек на свои вместительные колени. Гискурас, глубоко вздохнув, отчаянно заикал, а Артон продолжал лить большие черные слезы. Иллира и Сейлалха заспешили к женщине, а Альфи оторвался наконец от своей сестры.

Знаком показав двум матерям сесть рядом, Джилла аккуратно пересадила детей им на колени и обняла подбежавших к ней своих. А за окном не переставали бушевать небеса.

— Тише, ну, тише, малыши, видите, ваши мамы здесь! Теперь все будет хорошо, вам нужно только прекратить весь этот шум на улице…

— Не могу остановиться! — произнес Гискурас сквозь икоту. Его светлые волосы прилипли к головке, а на щеках слезы прочертили темные полосы.

— Боюсь… — эхом откликнулся темноволосый ребенок на руках Иллиры.

Оба малыша все еще дрожали, словно только ровный голос Джиллы сдерживал их от того, чтобы вновь не дать волю ужасу. В комнату вернулось относительное спокойствие, заставив шум за окном казаться еще громче. Лало в отчаянии оглянулся, гадая, не сможет ли он как-то помочь — отвлечь их или развеселить.

По полу были разбросаны игрушки, у стены на полке лежали кубики, игры, карандаши для рисования и материалы для лепки. У Лало загорелись глаза. Он быстро вспомнил, как его разноцветные мухи развлекали Альфи.

Превозмогая боль, ибо теперь он ощущал, что все тело его ноет после борьбы со стихией, Лало подошел к полке и выбрал грифельную доску и коробку с цветными мелками. Держа их так, словно они могли укусить, он вернулся к ребятишкам посреди комнаты и опустился на корточки.

— Вам нравятся веселые рисунки? Что вы хотите — бабочек?

Быстрым движением мелка он изобразил взмах красного крыла, еще одним набросал вытянутое тело и яркие глаза.

Вспыхнувшая за окном молния ослепила Лало. Когда зрение вернулось к нему, он увидел, как щуплая ручка Артона стирает рисунок.

— Не надо! За окном плохие яркие вещи…

Его темные глаза приковали взгляд живописца, и в них Лало увидел угловатых бесплотных демонов, живших за счет энергии бури.

— Заставь их уйти!

«Я не буду рисовать их, — испуганно подумал Лало, — в них и так уже слишком много жизни!» Он нежно взял ребенка за руку, вспоминая, как утешал своих детей, когда те проливали молоко или ломали любимые игрушки, не сознавая собственной силы.

Теперь он ощутил на себе и взгляд Гискураса, который наполнил его знанием обо всех тех силах, что были замешаны в буре. Появились и другие образы-чувства, еще не оформленные желания, жаждущие слиться в Личность, которая направит потенциал, присущий двум детям, сидящим перед ним, на добро или зло. Лало узнал это чувство — он ощущал его всегда перед началом работы над картиной, когда цвета, формы и образы еще носятся в сознании, а он бился над равновесием, которое составит их в гармоничное целое.

Но в случае неудачи с картиной единственной потерей будет испорченный холст. Если же неудача постигнет этих детей, они могут разрушить Санктуарий.

Гром хлопал над дворцом в гигантские ладоши; комната сотрясалась, в распахнувшееся окно порыв ветра задувал капли дождя. Гискурас задрожал, и Лало схватил его за руку. «Чтобы воспитать их, нужен колдун — но ведь можно что-то сделать прямо сейчас!» Лало закрыл глаза, повинуясь не страху или давлению более сильной воли, а жалости, чтобы найти в себе ту часть, которая была богом.

Когда он снова открыл глаза, стекло окна продолжало колотиться о раму. За ним тучи пульсировали сотней оттенков серого — опять серого цвета! О боги, как он устал от бесцветного мира! Опустив взгляд, Лало увидел, что мелок, зажатый между его рукой и пухлыми пальцами Гискураса, оставил на доске желтую полосу. Какое-то время он смотрел на нее, а затем взял оранжевый мелок и вложил его в худую руку Артона.

— Здесь, — прошептал он, — нарисуй линию под этой — да, вот так…