Игорь Анейрин - Бремя власти

Солдат поклонился.

— Как будет угодно вашему высочеству.

Кернан обернулся к своим товарищам.

— Всем спать. Грейвс сторожит сначала, затем Дирк. Через четыре часа подъём.

Задрав голову и задумчиво почёсывая нос, Грейвс наблюдал за тем, как по полупрозрачному куполу , висевшему над головой, пробегают едва заметные всполохи молний.

Грейвс был уже не молод — четыре десятка без малого. Возраст для наёмника более чем солидный: уж и сосчитать сложновато, скольких из своих товарищей он успел похоронить за свою жизнь. И многие из них куда моложе него. Взять хотя бы того же Кевина. Молодой и бестолковый. Грейвс сам видел, как паренёк хвостом увивался сначала за начальником смены Кернаном, потом за его высочеством, упрашивая их взять его с собой за Стену. Это ж моё первое серьёзное дело будет, возбуждённо говорил он, возьмите, обузой не буду.

Грейвс вздохнул. Первое и последнее. То, что от Кевина осталось, легко уместилось бы в большую миску. Ещё слава богам, что родители его давно померли, а то пришлось бы матери объяснять, что с сыночком приключилось.

Сам Грейвс мимоходом подумывал о том, чтобы уже осесть где-нибудь. Тех деньжат, что ему удалось скопить за годы службы, вполне хватит на приличный домик в Гранморе, ну, или в другом месте. А если его высочество ещё тридцать гиней добавит, тогда вообще мысли о хлебе насущном можно будет из головы выкинуть. Главное, чтобы Мадалена согласилась с ним уехать. Хорошая девушка. Нельзя сказать, что особенная красавица, но какая-то… манящая, что ли. Смех колокольчиком. Улыбалась и ресницами хлопала, когда Грейвс, запинаясь, принялся рассказывать ей о своих планах, прозрачно намекая на замужество. Вот ведь — взрослый мужик, а эта женщина всегда его в ступор вводит одним своим видом. Говорит тихо и певуче. Смотрит так, как будто на него, и в то же время сквозь него. И наверняка знает что-то такое, что ему никогда не понять. Мужа своего, кузнеца Ало, она уж схоронить успела, что не мудрено: он ей в отцы годился. Посватался в своё время, а её родители и рады были дочку за такого состоятельного человека отдать. Плакала на похоронах горько, уткнувшись в плечо Грейвса — он дружил с Ало с детства. А сам Грейвс — вспомнить стыдно, — совсем не о покойнике тогда думал, ощущая под тоненькой холстинкой её крепкие подрагивающие от рыданий груди. И живёт теперь одна, детей завести не успела, и ох как много народа на молодую вдовушку заглядывается. Тем более с домом и хорошим хозяйством, а в доме всегда чистота и порядок. Но Грейвс ко двору пришёлся: то приколотит что-нибудь, то воды принесёт. Сам он считал себя человеком серьёзным и аккуратным, не пропойца какой-нибудь. Вот как вернёшься, чуть застенчиво сказала ему Мадалена, поговорим об этом опять. А глаза синие такие и глубокие, как омут. И так сказала, что не поймёшь: то ли шутит, то ли всерьёз. Потом повернулась и пошла прочь, да так пошла, что у него чуть голова не закружилась. И казалось ему иногда, что уж и жизни без неё нет: ежели не увидит её хотя бы денёк, то, считай, день и пропал. Н-да… эта женщина, и тридцать гиней. Как мало надо для счастья. Или много.

От мыслей его отвлекло кряхтенье Дирка.

Последний, недовольно ворча что-то себе под нос, укладывал заплечный мешок, стараясь пристроить его себе вместо подушки.

— Карауль, не карауль… Если тени сюда доберутся, толку от нашей караульни…

— Ой, да хватит уже. — Грейвс махнул рукой. — Байки это всё. Флягу дай лучше, и спи. Через два часа разбужу.

Покопавшись в своём скарбе, Дирк вытащил оттуда небольшую кожаную бутыль.

— Всё не пей, — буркнул он, протягивая её своему товарищу, — там всего полпинты осталось. Ни пожрать, ни выпить. Веселуха.

Еле заметно покачав головой, Грейвс принял предложенную бутыль и, отряхивая плащ от налипшей хвои, поднялся на ноги. Сделав хороший глоток, он потряс флягой у уха и с сожалением заткнул горлышко пробкой. Н-да, маловато осталось. А ночь такая холодная.

Подрыгав по очереди обеими ногами, чтобы разогнать кровь, Грейвс задумчиво почесал заросшую щетиной щёку. Что ни говори, а Маэрин в чём-то прав. Жутковато здесь.

Синевато-серый купол над головой еле заметно полыхнул тоненькой полоской молнии, на мгновение осветив лесную полянку. Объяснить толком, что здесь жутковатого, Грейвс не смог бы. Чащоба. Бурелом. Ну, обычное дело. Трава жухлая, что ли. Мерзостно всё вокруг, конечно, но ничего такого, ради чего стоило бы вытаскивать тесак из ножен. И трава, и листва на деревьях имели такой вид и цвет, как будто на дворе стояла глубокая осень. Серо-зелёно-грязно-коричневые. Но вот что забавно — слово «забавно» не особо к ситуации подходит, отметил про себя Грейвс, — что осенью здесь и не пахло. Все деревья сплошь покрыты листьями, да и травка вовсе и не думала помирать — она росла густым и мягким ковром. Серовато-коричневым ковром. И цветы такие яркие: красные, жёлтые, синие и подчас настолько большие, что он смог бы засунуть кулак внутрь бутона.