Николай Чугунов - Слово на удачу

— Мы уже третий раз так напрашиваемся переночевать. А были бы обе девки — только за наличные, да еще б и зажать в темном углу попытались.

— Тебя зажмешь, — хмыкнула вампирша. Она уже успела убедиться: тоненькая, как тростинка, акробатка по силе ничем не уступает телу Артема, а по ловкости даст ощутимую фору.

— Но попытки бы были.

— Не спорю, — вампирша, откинувшись назад, пристально изучила получившийся набросок и дополнила его парой финальных штрихов. — Глянь сюда: по-моему, неплохо.

— По крайней мере, сходство есть. Только что-то она худенькая, против оригинала-то.

Хельга едва заметно вздохнула.

— Девушка, которая демонстративно питается сырыми репками, вряд ли будет жаловаться. Вот жених будет недоволен… Но это нас уже не касается.

— При чем тут жених?

— На вид — девице лет восемнадцать, не меньше. Она уже опоздала, я так скажу.

Рей, подперев рукой голову, удивленно глянула на вампиршу.

— Слушай, откуда ты это знаешь?

— А я сама деревенская. Я ж не всегда была вампиром.

Ткацкая фабрика оказалась шумным, душным и невероятно пыльным местом. Управляющий крепко взял за плечо все еще хныкающую Хельгу и повел в барак, где теперь ей предстояло жить.

Против ожидания, там оказалось относительно чисто: ровные ряды коек в два этажа, баня у входа, на дворе рукомойник и загородка, от которой сильно несло нечистотами.

— Столовую покажут. Еда — за наш счет. Три кроны в неделю, за брак — вычитаем. Норма… — управляющий на миг задумался, критически оглядев худенькое тело подростка, — пожалуй, три станка. Приступаешь завтра.

Подушка в серой наволочке едко пахла пылью. Свет, как вскоре выяснила девочка, не выключался тут никогда — производство было трехсменным, и проще было научиться спать при свете, чем собираться в темноте.

Ткачихи неприятно поразили Хельгу — их лица не выражали ничего, кроме желания лечь и уснуть. "Неужели я стану такой?" — ужаснулась она. Ей снова вспомнился уютный склеп с развешанными по стенам картинами, вкрадчивый голос ее Учителя, восторг от осознания, что все эти чудесные пейзажи, портреты, натюрморты на самом деле прячутся в ее собственных пальцах. Девушка снова оглядела залитый ярким светом барак, и ей захотелось выть.

— Новенькая? — послышался голос справа. Хельга обернулась — на нее смотрела изможденная женщина в коричневом платье, которое висело на ней, как мешок. — Точно, новенькая… Сирота, небось? Много вас после Войны развелось.

В глазах женщины неожиданно блеснули слезы. Она продолжала говорить, ни к кому уже не обращаясь.

— Вот и моей Ктаре столько было, когда пришли эти… А теперь нам говорят — забыть, простить? Ненавижу, не…

Вынырнувшая словно из ниоткуда старушка ловко заткнула нос женщине тряпкой, от которой несло каким-то лекарством.

— Тихо, Мелли, тихо… Все хорошо, успокойся.

Женщина безвольно осела на койку, и старушка привычным движением укутала страдалицу в одеяло.

— Спи. Все будет хорошо.

Рабочая смена грохотом гонга вырывала Хельгу из теплых объятий сна. Пять минут на сборы, включая скоростную помывку, тарелка с резиновой кашей и стакан теплой крашеной воды, а потом — четыре часа метания от одного станка к другому. Там — челнок застрял, тут — нитка кончилась, здесь — основа поехала, а это все — брак, брак, брак! Быстрее молнии поправить — и бежать дальше, некогда рассиживаться…

Треск звонка — можно поправить сползшую косынку, чуток расслабиться: обед. Снова каша и чай — с заваркой и сахаром! Как хочется после этого завалиться в теплый угол, но нельзя: работа!

Снова звонок, снова пошло полотно: и гладкое, и узорчатое, и с рисунком — только успевай следить! Хельга успевала: наметанный глаз художницы мигом замечал брак, а музыкальный слух быстро улавливал "нетипичный" грохот станка, и каждую неделю знакомый почтальон забирал очередную пару крон — в помощь родителям.

Через полгода Хельгу поставили на тяжелые шерстяные ткани — свет в этом цеху едва пробивался сквозь пыль, но и платили намного лучше. А это значило — все ближе будет тот день, когда девушка сможет считать себя полностью свободной от обязательств.

Городская суматоха целиком захватила девушку. Через пару лет ее жизнь в деревне казалась ей призрачным сном — а как еще можно относиться к жизни, где все делается очень неспешно? Местечко постепенно оживало: наконец отстроили ратушу, повыбили бандитов, наладили милицию — очень странно бывало видеть в одном отряде бывших врагов. Но, похоже, чары Талейн работали хорошо, и вскоре по улицам можно было ходить и ночью без риска очутиться в канаве с перерезанным горлом.