Василий Кузьмин - Кэр-десятник

— Ах, вы…

Лезвие клинка на ладонь вышло из ножен — в глазах десятника появился ледок, не предвещавший солдатам ничего хорошего — в том числе и быстрой и легкой смерти…

— Подожди, десятник! Это не мы…

Солдаты уже сами схватились за оружие, не решаясь впрочем, обнажить его против вышестоящего командира.

— Это, правда не мы, поверь! Это приказ главнокомандующего: по случаю переговоров всем выдали вместо воды вино! Мы бы и играть не сели, если б не это: но раз уж разрешено — так разрешено! Ну, правда, поверь — если что ты о нас всегда доложить сможешь!

Десятник медленно выдохнул, убирая меч обратно в ножны. Затем еще раз брезгливо оглядев солдат коротко бросил:

— Если солгали — передам в руки Братьев Света. Как предателей. А что касается вина…

Одного пинка оказалось достаточно, чтобы кувшин с нарастающей скоростью отправился вниз по склону холму. И пока солдаты разочарованно следили за его полетом, десятник уверенно зашагал дальше вдоль гребня — к расположению своей баллисты.

— А я говорю, что мы итак по колено в крови, священник! Хватит, навоевались. Худой мир лучше хорошей войны, а у нас и хорошей-то не было!

Солдат в легком кожаном шлеме аж покраснел от злости, размахивая руками так, будто пытался взлететь. Впрочем, на его собеседника, невысокого тощего человека, с накинутым поверх брони грязно-серым плащом, ни его вид, ни его слова, не произвели ни малейшего впечатления:

— Ты, говоришь, как предатель, Грантак. Дело Света не знает компромиссов. Гнездо Тьмы должно быть выжжено, и мне прискорбно слышать, будто наш маршал снизошел до переговоров с этим мерзким чернокнижником, этим чудовищем в обличье человека… с этим самозванцем называющим себя повелителем севера!

Голос обладателя серого плаща чуть не сорвался на визг, пока он произносил слова, впрочем, понадобилось лишь мгновение, чтобы блеснувший в глазах огонь фанатизма угас и интонации вновь стали напоминать мед:

Хотя я не буду упрекать тебя, миролюбивый ты мой — мне и самому неприятно, что столько жизней принесено в жертву войне, жизней людей, единственная вина которых — в их невежестве! Вспомни, разве я хоть раз призывал вас к войне с народом севера — разве не говорил я, что все люди братья в Свете!

— Ну, говорил, говорил…

Лицо солдата сохраняло выражение мрачного упрямства — видно было что разговор этот идет уже далеко не в первый раз…

— Но одно дело мирные крестьяне, жертвы обмана и другое, совсем другое — добровольные пособники Тьмы! Чернокнижники и прочие злодеи свившие гнездо здесь — в этой цитадели! И я спрашиваю тебя, невежественный ты наш, почему же мы останавливаемся теперь?! Теперь, когда мы находимся у самых стен этой твердыни Тьмы, этой Черной крепости!!

— Черной-то, черной — только вот стены у нее белые — сквозь зубы процедил солдат, по-видимому, уже и сам жалевший о том, что он ввязался этот спор. Впрочем, спасение подкралось незаметно.

— А, на-ка доложить по всей форме!

Голос рявкнул над ухом священника так неожиданно, что тот кубарем покатился с валуна, на котором сидел. Впрочем, надо признать — через секунду он уже стоял на ногах, сжимая в руках булаву. А еще через мгновение на смену на его лице проступила гримаса уныния… Солдат же напротив, в первую секунды вытянувшись по струнке, расслабился и даже попытался улыбнуться:

— Вы вовремя, десятник, а то вон: Фалк опять воду мутит! Уже достал…

— Так, так, так… — Кэр забарабанил пальцами по камню — я же тебя предупредил священник — чтоб ты мне людей не трогал! Можешь делать, что хочешь, но философию свою оставь при себе — у бойца должны быть только два бога: стальной меч и мудрый командир!

От этих слов, названный Фалком аж побелел от злости и уже собирался выплеснуться гневной тирадой, когда десятник грубо перебил его новым вопросом:

— Кстати, светлый брат, ты случайно не знаешь, что это за приказ такой — о вине для дозорных, а?

Губы священника сжались в тонкую полоску:

— Это… это… Это воистину глупое решение, десятник! Я не знаю, чем руководствовался наш обычно столь мудрый маршал, но это… я осуждаю подобное и как солдат, и как слуга Света! Ибо сказано: вино убивает мудрость! И еще: для истинно верующего мысли о Свете — вот единственное вино!

— Ага, видно много ты о размышляешь о Свете, Фалк — то-то у тебя нос уже не красный, а пунцовый!

И, если сам Грантак, произнося это, позволил себе лишь легкую усмешку, то прочие бойцы поддержали его громким хохотом! Священник, на самом деле отличавшийся пунцовым носом, который, впрочем говорил лишь о многомесячном насморке, раздулся от ярости и начал уже багроветь весь — от макушки до пяток.