Mara Palpatyne - Предпоследняя былина

– О… О чем это вы? – невольно смущаюсь.

– Ну, как это, о чем… О любви их, конечно же. Разве ты не знаешь… Не чувствуешь ее?

– Чувствую. Только я не знаю, как это. Я же только волчонок, у меня даже родового окончания нет! – начинаю оправдываться зачем-то, хоть и понимаю, что это выглядит глупо и беспомощно.

– Ах, ну да, у вас же все так… Никак запомнить не могу… Расскажи-ка мне вкратце, как у вас ритуал проходит, – задумчиво просит она, спокойно усаживаясь посреди коридора.

– А вы что же, не знаете? Разве вы не из нашей Зоны?

– Из Зоны? Нет, что ты, – Кудрявая тихо смеется и весело смотрит на меня, – Так что, расскажешь?

– Да там и рассказывать нечего, – раздосадовано отвечаю, – Пока мы еще волчата, то и есть волчата, ни волки, ни волчицы. И имена у нас не имеют родовых окончаний. Вот например, моя сестра была волчонком Альбом, а теперь она – волчица Альба. А брат Абоминанд теперь – Абоминандус. Когда я вырасту и осознаю себя мужской или женской особью, то тоже получу родовое окончание.

– И какое хочешь?

– Не знаю. Я не окончание хочу. Я любить хочу. Как хозяйка Княгиню. Или еще сильнее.

Страх.

Когда-то давно Добрыня говорила мне, что бесстрашных людей не бывает. Страх испытывают все. Но есть те, кого он парализует, и те, кого он подхлестывает.

Как и все мечники, я отношусь к последнему типу людей.

Я поднималась по широкой лестнице из мрамора, похожего на розовато-белую пастилу, и чувствовала при этом страх. Он был непривычным, не таким, как на поле боя. Это был какой-то странный страх, смешанный с ожиданием – я хотела того, чего боялась, моя душа словно разделялась острым клинком, мечась между желанием бежать от и желанием бежать к. Потому я медленно шагала по розово-белым ступеням, не глядя на портреты князей, скорбно взирающие на своих потомков. Я молилась Творцу о том, чтобы мы не пришли в Зал первыми, и молитва была услышана. Когда два витязя отворили двери Тронного зала, все одиннадцать валькирий уж были там. И Ольга…

Она сидела на своем троне, за которым во всю стену была карта Княжества. Она была бледна, даже более бледна, чем раньше, так, что на ее щеках можно было разглядеть едва заметные веснушки. Вряд ли кто-то, кроме меня, увидел, как дрогнули ее ресницы, когда я, не отошедшая от похода, появилась в зале.

Огненно-рыжие волосы были собраны сзади и прикрыты диадемой из белого золота с тринадцатью камнями. Двенадцать из них были собраны в группы по три: алмаз, рубин и янтарь – Огонь; изумруд, ультрамарин и жемчуг – Вода; аметист, агат и хризопраз – Воздух; бирюза, малахит и нефрит – Земля. А в центре, надо лбом, сиял ромбически ограненный бриллиант – символ ее и моей стихии.

На Княгине было светло-голубое, расшитое серебром и жемчугом, платье из льняного дамаска. Пояс этого платья (мне ль не знать?) был выткан из серебряных нитей и перехватывался под грудью серебряной бляхой с изображением Матери Бога. Но грудь княгини, плечи и предплечья были скрыты епанчей из аксамита, окаймленной серо-серебристым мехом перелетных песцов. Даже сапожки Ольги были голубовато-серыми, с серебряными оковами и жемчужным шитьем.

А у трона стоял ее Посох – страшное оружие Гнева Творца – и щит, способный отразить любой удар… Вот только без нас, Валькирий, эта мощь станет не просто бесполезной – опасной…

А они стояли перед ликом той, кого я обвивала ночью руками, они должны были склонить свои головы перед той, кто склонял свою голову ко мне. Я не стану говорить об этом никому, промолчу о ночах нашей почти запретной нежности…

Единица прошла пару шагов и, лихо развернувшись, возглавила строй, а я…

А мне придется пройти мимо всех, одной, без фамилиара, совсем одной. Одесную – леденящий взгляд любимой, ошую – двенадцать пар глаз, и среди них есть такие, что способны вырвать кусок плоти. Или души.

Я иду, словно под прицелом. Наверное, надо было бы понурить голову, но я не согласна – не чувствую за собой вины. Смотрю вперед, в окно, за которым алое пламя заката превращает в багрово-черную ткань северные затоки Славуты. Иду и становлюсь с краю на левом фланге.

Она смотрит на меня, а я смотрю на нее – и это на глазах остальных. Все прекрасно знают, что на кону, и все молчат. Таковы правила игры – я тоже их знаю, мы все знаем…

– Ой, гой же вы есте, добры Валькирии, – Ольга поднялась столь плавно и грациозно, как никогда до того. Она…

Она стала другой. Другими стали уголки губ, другими стали пальцы, движения – все стало незнакомым.