Грег Бир: Хорал забвения

— Это юность, — пояснил Кларкхэм. — Мир вновь юн, свободен от греха, страха и ненависти.

— С вами во главе, — добавил Майкл. На сей раз он сделал то, от чего до сих пор воздерживался — попытался проникнуть в ауру Кларкхэма. Изомаг заблокировал все, кроме самого длинного, похожего на колючку, протуберанца. И Майкл почувствовал, как ужасна подлинная суть Кларкхэма, и понял…

«Воспользуйся этим».

Грязь, ненависть, почти столь же отвратительные, как в ауре Шахпура. Сколько раз Кларкхэм отбрасывал свою самую темную тень? И сколько раз внутренняя мерзость возрождалась? Он носил в себе что-то вроде злокачественной опухоли, от которой не мог избавиться полностью — она вырастала снова и снова.

«Шахпур — человек, а душа человека обычно не защищена, и отброшенные тени липнут к ней, как мухи к липучке, особенно в Царстве.

Когда Кларкхэм получит Песнь, он вселит в меня всю свою нечисть. Духовная экскреция. Как это предотвратить?

Почему я сужу о нем так резко? Разве во мне самом нет ничего темного и мерзкого?»

Кларкхэм никак не реагировал на прикосновения к его ауре.

— Да, я буду главой, — сказал он всего через несколько мгновений. — Или у вас есть другая кандидатура?

— Нет, — ответил Майкл.

— Тогда оставим пустые пререкания. Вы способны помочь воссозданию рая на Земле, объединению народов, разделенных в незапамятные времена. Давайте сотрудничать. Наши цели совпадают.

Кларкхэм сделал знак Море. Она сходила в дом за писчими принадлежностями, которые разложила перед Майклом.

— И чего-нибудь выпить, — попросил Кларкхэм.

Майкл взял два оставшихся листа и авторучку. На мелкозернистой поверхности бумаги перо оставляло толстые, гладкие линии.

Три круга: встанут из Аверна

Все духи странников несчастных,

Что в сумрачном его погибли Царстве…

Это была просто разминка. Майкл смотрел на белую бумагу и старался сосредоточиться. «Как отбрасывание тени, — подумал он. — Находишь внутри слова, придаешь им форму, выпускаешь наружу. И они должны быть безжалостны».

Бири опять принес кувшин, разлил по тяжелым глиняным стаканам прозрачный напиток кремового цвета.

Кларкхэм поднял стакан и провозгласил здравицу Майклу.

— Настоящее райское молоко, — добавил он.

«Три кольца вокруг сомкнутся…»

Напиток оказался кисловатый, резкий, с привкусом спирта, но все же довольно приятный.

— Это кумыс, — пояснил Бири. — Напиток императора Кублы.

Кумыс подействовал на Майкла почти немедленно. Он записал последние две строчки из фрагмента поэмы Колриджа.

И тут оно пришло. Вспыхнуло, заискрилось и хлынуло стремительным потоком. Майкл едва успевал записывать. Он знал: другого шанса не будет. И пытался уловить как можно больше, и ликовал. Никакого внешнего источника не было; все шло изнутри, из самого существа Майкла или, вернее, из той сущности, которая соединяла его с Колриджем, с Йитсом, со всеми прекрасными поэтами. Больше не существовало ничего, кроме Слова, и оно накатывало совершенными волнами.

Еще строчек двадцать пронеслись так быстро, что их не удалось записать. Но это не имело особого значения.

Строчек было больше, гораздо больше, они промелькнули в сознании и исчезли, но сделали свое дело. Песнь завершилась, и Майкл уже знал, что не такую Песнь Силы искал Кларкхэм. Ничего подобного, кажется, вообще никогда не существовало. Разрушительное начало лежало в самой основе и проявилось еще в ту пору, когда Линь Пяо Таю поручили постройку дворца.

Поэма Колриджа играла роль ловушки и предназначалась лишь для уничтожения тех, кто, подобно Кларкхэму, стоял на пути более могущественных сил. Валтири, маг из птичьего рода, кледар, послал в Царство Майкла; Журавлихи и Бан Часов ему помогали; Тонн и Малн позволили пройти до конца.