Вольф Белов - Волчицы

Этот сон она видела постоянно. Каждую ночь, на протяжении нескольких лет, ей снилось одно и то же. Поначалу это очень пугало, но со временем стало привычным, обыденным.

Странным был этот сон. Он определенно что-то таил в себе, словно напоминал о чем-то или предостерегал. Но она была не в силах постичь суть ночных сновидений, понять их тайный смысл.

Ей виделся огромный истукан — столб в три обхвата, возвышавшийся над поляной. Пламя костров выхватывает из мрака суровый лик, высеченный в дереве. Нагие люди выплясывают вокруг дикие танцы, выкрикивая в едином ритме странные слова. И она пляшет со всеми вместе. Отблески костров на лапах громадных елей сливаются в сплошное кольцо. И земля все ближе, ближе.

В какой-то миг изменяется все мироощущение, сознание проясняется, пелена тумана спадает с глаз.

Земля совсем близко, в разверзтые ноздри врываются все запахи леса и она без труда определяет любой из них. Зрение приобретает необычайную остроту — темнота, едва разбавленная лунным светом, не может помешать различить каждую травинку. Слух улавливает даже самые тихие и далекие звуки. Все тело наливается грозной силой, которую невозможно сдержать, и в то же время ее наполняет необычайная легкость.

Словно почувствовав какой-то сигнал, она срывается с места и стремительно несется через лес. Куда? Зачем? Она не знает, да это и неважно. Главное — бежать, двигаться. Колючие ветви хлещут по телу, однако неспособны причинить боль.

Со всех сторон вокруг, совсем рядом, мелькают тени, острый дух зверя перебивает все остальные запахи. Но она спокойна и уверенна. Она знает — это свои. Безудержное веселье охватывает все ее существо — радость движения. Это свобода! Это сама Жизнь!

Но в эту ночь в ее сон неожиданно ворвался страх. Страх смерти. Панический ужас сковал тело, придавил к земле. Рядом умирал кто-то из своих, а она вдруг с ужасом поняла, что осталась совсем одна. Тьма леса враждебно надвинулась со всех сторон, страх смерти и одиночества сжал сердце ледяными тисками.

Наташа проснулась в холодном поту. Девочку бил озноб, сердце бешено колотилось в груди, руки и ноги занемели. От испуга, пережитого во сне, ныл желудок. Она и сама не могла понять, что же ее так напугало, но страх, объявший девочку во сне, не отпускал и сейчас.

Сквозь занавеску полатей, где находилась постель Наташи, проникал тусклый свет керосинки. Родители не спали. Девочка услышала раздраженный голос отца:

— Я знаю, кто ты такая, — хрипел он. — Я знаю о вас все. Отец Диомид раскрыл мне глаза.

— С каких это пор ты начал ходить в церковь? — послышался ровный голос матери. — Ты же коммунист, Савелий. Что люди скажут, если узнают? А партком?

— Ха! Ты о себе подумай! Что с тобой-то будет, если они узнают, кто ты есть такая на самом деле? Я-то хоть и коммунист, да все ж не такой нехристь.

Отец икнул. Судя по голосу, он был сильно пьян.

— Это в церкви ты так набрался? От святой воды развезло?

— А ты не шуткуй. Мне вздернуться впору, не то, что напиться. Господи! С кем жил столько времени! От кого дите родил! Я и раньше замечал — что-то в тебе не так. Сегодня отец Диомид все мне рассказал. Он тоже давно за тобой следит. Он ведь родом из тех же краев, что и бабка твоя. А ведь она не сама в прорубь нырнула. И мать твоя не случайно в бане сгорела.

— Ты ведь и раньше слышал все эти байки.

— Слышал! — рявкнул отец. — Но не мог, не хотел верить.

— Что же изменилось? Попу поверил?

— Да если б одно только это… Я видел!..

Громыхнула скамья, видимо, отец опрокинул ее, вскакивая.

— Давно уже поговаривают, что ночами серый по деревне рыщет. Я сам видел след зверя. И где, как ты думаешь?

Скамья снова загремела, очевидно, заняв свое место. Наверное, отец снова сел.

— Эх, Нюра-Нюра, — простонал отец. — Неужели все правда? Скажи честно. Мы же столько лет прожили вместе. Я ведь любил тебя. Я и сейчас тебя люблю. Но я хочу знать правду.

Повисло тягостное молчание. Наташа съежилась за занавеской, с безотчетным страхом прислушиваясь к этой гнетущей тишине. Наконец послышался голос матери, пронизанный болью и тоской: