Ядвига Войцеховская: По эту сторону стаи

Конечно, док, вопрос не в этом. Вопрос в слове "человек" - и в существовании понятия "не совсем человек".

Однако он сам подбрасывает ей готовые ответы. Словно в школьных тестах, где не надо придумывать из головы, а всего только выбрать - да или нет. Иногда наобум: да, так да - нет, так нет. "А" или "D" в табеле.

Ни да, ни нет. Не знаю. Что-то третье, которое висит над её головой, словно кусок скалы. Что-то такое, для чего не существует таких простых и знакомых ответов "да" и "нет".

- Долорес! - окликает Чейз.

- Да, мистер Чейз... Эллиот. Ударили меня - ужасно вдвойне, - повторяет она, как попугай, понимая, что поход к психоаналитику - это, наверное, плохая идея. Выброшенные деньги, которых и так не густо.

- Вы просто не смогли поверить, что другой человек может быть так груб, - мягко проговаривает он. - Не смогли смириться с унижением и с этого момента выстроили вокруг себя целый мир, вспомнив сказки о Неблагом Дворе. В этом нет ничего страшного, просто сработал механизм самозащиты. Хозяйку вы стали представлять кем-то вроде... ммм... злой мачехи Белоснежки. Вы не могли изменить обстоятельства - и потому решили сделать реальность менее... реальной.

- Мне кажется, тогда бы я придумала хорошую сказку, - робко предполагает Долорес. - И уж точно не рассказывала бы про девушек, которым не посчастливилось выжить.

- Всё не так просто, Долорес, - неохотно говорит Чейз. В конце концов, он всего лишь психоаналитик, а не психиатр. И очень, очень не хочется её разочаровывать, но... - Сейчас, когда всё позади, вы не можете проверить, всё ли так, как вы говорите, потому что попросту не знаете ничего, кроме имён. В Британии сотни Энн и Китти. Их могли просто уволить - а вы вообразили очередную страшилку.

Да, Долорес уже известно, что страх - это наркотик, и сейчас он скажет ей об этом снова. Чейз уверен, что она заставила себя бояться - чтобы подчиняться, не испытывая унижения. А в чём уверена она сама, Долорес не знает. Ни в чём.

"Не работали вы в баре, мистер, - с сарказмом думает она. - И вас не хватали за задницу перебравшие клиенты".

- Вас всегда звали Долорес? - вдруг спрашивает он. - Немного непривычно в сочетании с ирландской фамилией.

- Нет, - снова растерявшись, мямлит она. - Это второе имя... Мама придумала...

- Но вы были не против того, чтобы забыть о первом имени? Ведь Долорес и тот человек, что был до того, как появилась Долорес - это две разные личности.

- Нет, - тупо отвечает она, не понимая, причём тут то, как её зовут, или звали. - Была не против.

- Видите, - Чейз делает очередной вывод. - Вы согласились с тем, чтобы казаться кем-то другим, пусть и не совсем по своей воле.

Она молчит, переваривая сказанное. Эти умозаключения так туманны...

- Не говоря уже о том, что под Нью-Кастлом, да и во всей Британской Империи нет поместья с названием Близзард-Холл, - очень не хочется её разочаровывать, но приходится. Что поделать, люди склонны уходить в мир иллюзий. - Поговорим об этом в следующий раз?

- Пожалуй, - неохотно соглашается Долорес.

- В среду? Скажем, в пять вечера? - он называет первое попавшееся время, делая вид, что сверяется с органайзером. Больше она не придёт. Не тот случай. Точнее, не те деньги.

- Хорошо, - едва выговаривает Долорес и берёт с кушетки свою сумку.

Конечно, не придёт.

Есть ещё минимум пара способов потратить ту же сумму с куда большим толком.

Долорес долго голосует на шоссе, ведущем от Нью-Кастла на север. Если ей не изменяет память, именно по нему они со Сьюзен ехали на облезлом грузовичке старика-шотландца. Шоссе как шоссе - но тогда это была дорога обратно. Дорога, которой, по сути, не существовало.

Её рука успевает устать, когда, наконец, останавливается длинная фура и вот уже совсем скоро Долорес видит покосившийся столб с указателем "Нью-Кастл. 20 миль".

- Вот здесь, здесь, стойте! - она выскакивает из высокой кабины, как ошпаренная, едва не забыв сумку.

- До свидания! - Долорес всё-таки догадывается обернуться и помахать рукой усатому дальнобойщику.

Тот качает головой, но нажимает на газ. Странная девчонка: бледная, глаза блестят. Не больно-то правильно оставлять её посередь полей; ни деревни рядом, ни заправки. Однако время - деньги: он включает радио и вжимает педаль газа в пол.

Долорес идёт по лесу. Ориентируясь по солнцу, которое было тогда совсем другим, по деревьям, тогда облетевшим и засыпанным снегом. Идёт просто в ту самую сторону, не ориентируясь никак. Точнее, идёт - это сильно сказано.

Долорес бредёт по лесу, запинаясь на каждой кочке. Наконец, не выдерживает, садится на траву и достаёт пачку сигарет. Когда-то давно и где-то не здесь она не курила - как будущий медик. Но это не в счёт. Долорес не двинется дальше, пока не выкурит одну... две... или сколько там сигарет. Зачем она это делает? И что она делает вообще? Сидит Бог знает где, посреди леса, смотрит, как муравей ползёт по ноге и как солнечный луч светит сквозь листву... Было? Не было? Было что? Луч солнца вдруг падает на куст, и Долорес видит, что это ежевика. Ведь она любит ежевику, Создатель, так любит ежевику и варенье из ежевики - тем более что двадцать девятое сентября ещё только впереди. Долорес знает, что в этот день низвергнутый дьявол грохнулся прямиком на ежевичный куст, и с тех пор со зла плюёт на ягоды именно в день Святого Михаила. Но до него ещё далеко, стоит середина лета. Почему бы не собрать ежевики, раз уж она всё равно здесь, - думает Долорес. Так. Стоп. Она всё равно здесь. Где - здесь? Здесь, рядом с местом, где существует выражение "Создатель" и, кажется, существует много что ещё. А ежевика...