Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов

— Что, в лазарет? — вскинулась Нета. — Я тоже…

— Нет, не тоже, — Корабельник поймал ее за локоть, тряхнул и рывком поставил на ноги. — И не сиди на холодном камне. Постой, я сказал! Мне нужно с тобой поговорить.

— Я умею лечить, — упрямо вывернулась она из-под его руки. — Я умею…

— Умеешь, умеешь, — Корабельник прищурился. — И лечить, и летать…

Лекарь обернулся и остро взглянул на Нету своими огромными голубыми глазами.

— Ты в город летала?.. Опять?

— Лекарь, — горячо сказала Нета, — у меня ничего не болит! Я же не аква! Я обычная… и к океану даже близко не подхожу… И у меня никогда потом голова не болит, правда-правда, клянусь!

— Хорошо, — Лекарь мягко улыбнулся. — Когда закончишь получать выговор, зайди ко мне. И ты, — он повернулся к Корабельнику, — кстати, тоже вечерком загляни. Мне твои глаза не нравятся.

— Так лучше? — Корабельник раздраженно выхватил из нагрудного кармана темные очки и нацепил их на переносицу.

Лекарь, не обратив никакого внимания на его злобность, снова склонился над своим пациентом.

— Голова болит? Позвоночник? Кости ломит?..

Его мягкий голос звучал успокаивающе и ровно, как будто ничего страшного не произошло и не может произойти, и Нета, вытерев слезы, с надеждой глядела то на него, то на Тритона.

Вот только Тритон не отвечал.

Корабельник снял очки и шагнул к дивану, склонился над Тритоном, выпрямился, и они с Лекарем обменялись тревожными взглядами.

— Кудряш, Умник, давайте носилки.

В кабинете тут же возникли озабоченный Кудряш и молчаливый Умник с легкими полотняными носилками на плече. Они без лишних слов развернули носилки, осторожно переложили на них Тритона, подняли и быстро вышли следом за Лекарем.

— Нета, ну-ка остановись, — Корабельник предостерегающе поднял руку, и рванувшаяся было бежать следом Нета покорно замерла.

— Значит, так… В городе эпидемия, на такой-то жаре это неудивительно, люди мрут как мухи. Петрушка Жмых сказал, что накануне кто-то видел на улицах парочку-другую отродий. Натурально, народ моментально связал возникновение эпидемии с их визитом в город. Это понятно?.. Вижу, понятно. Так вот, с кем ты ходила в город? Смотри мне в глаза, Нета!

Он приподнял подбородок девушки и уставился своими черными глазами в самую глубину ее зрачков. Прошло всего несколько секунд, и она еле слышно выдавила:

— Надень очки, Учитель… мне больно.

Он еще секунду помедлил прежде чем выпустить ее подбородок. Нета села на диван, держась за голову двумя руками.

— Изверг ты все-таки… я бы и сама сказала, ты же знаешь. Да, Птичий Пастух ходил, я, Алиска и Тритон. Но никакой эпидемией там тогда еще и не пахло. Во-первых, я бы почуяла. Во-вторых… ты же не думаешь, что тетрадь?..

— Вооот!.. — Корабельник взмахнул рукой, откидывая с лица волну темных волос. Его брови совсем сошлись на переносице. — Что это за тетрадь, Нета, где вы ее взяли? Что там, в ней, такое, что вы не побоялись рискнуть и смотаться в город? Ладно, можешь не отвечать. Я и так знаю — очередной пересказ легенды о Крысолове. Я же, кажется, запретил вам читать эту чушь! Все, что надо знать о Крысолове, вам известно. Нечего зацикливаться на байках невежественного люда. Ведь я объяснял: легенда базируется на остатках мифа о Мессии. Во многих религиях до Провала существовали предсказания о приходе Мессии, Спасителя, и люди верили в Его приход. Теперь люди точно так же верят в приход Крысолова — Спасителя, опять же…

— Спасителя — от нас, — тихо сказала Нета.

— Да, — Корабельник с деланным равнодушием пожал плечами. — Спасителя от нас. И кто их осудит? Я — не могу. Нет, я, разумеется, не могу согласиться и с их убеждением, что мы — отродья, которых следует уничтожать, где бы ни встретил. Но ведь это так понятно. Посмотри на них, Нета, и посмотри на нас. Их много, нас мало, они привыкли к своему выдающемуся уродству, и наша красота приводит их в ужас. Представляешь, что было бы, если бы Птичий Пастух откинул капюшон посреди площади?.. Да они бы ослепли. А наши необъяснимые ничем — и ничем почти не ограниченные возможности? Ты не пробовала полетать над городом?.. Они нас ненавидят и боятся, и ждут, что Крысолов избавит их от этого страха. Мы враги. Так получилось.

— Но они люди, — тихо возразила Нета.

— Они люди, — согласно кивнул Корабельник. — Мы — нет.

Петрушка Жмых сидел под замковой стеной на горячих от солнца камнях и наслаждался жизнью. Его лупоглазое веснушчатое лицо было повернуто к небесам, длинные пальцы ног с налипшими песчинками блаженно шевелились. Петрушка был рыженький безобидный коротышка, которого в городе считали немного чокнутым и потому не слишком обращали внимания на его постоянные отлучки — мало ли куда дурачка понесло, он, может, и в лес ходит. Напорется на отродье или, там, на Кривого, а то лесников встретит, или вообще Мангу — дак сам же и будет виноват, не шляйся где ни попадя. Беспокоиться о Петрушке было некому: он был сирота с малолетства, мамаша его, говорят, книжки читала, от них и померла. Каждому горожанину известно, что книжки не то что читать — даже трогать нельзя: в них еще со времен Провала накопилась вся гадость мира, и быть ей неизменной лет триста-четыреста. А уж потом эти книжки, хоть и станут безобидными, не страшней крапивы, но истлеют совсем, и никто уже никогда не прочитает, что в них было написано. Да оно и к лучшему. Зачем людям знать, что тут было до Провала, куда это все подевалось и почему вообще Провал случился.