Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов

Некоторые, особо крепкие, бывает, и сами выживают. Вот Тритон, например, пять лет на старой верфи у океана жил. Люди-то там не ходят, там после Провала одни развалины, в песок ушедшие. А он, значит, жил. Прямо как Петрушка — тот тоже ведь один-одинешенек на всем белом свете. Но Петрушке полегче, конечно: он же не отродье, за ним никому охотиться в голову не придет. Еще и кусок хлеба когда сунут особо сердобольные тетки… А так-то, одному-то, ух — плохо, должно быть. Если бы Петрушка так-то, дак звереныш бы вырос, право слово. А Тритон ничего, веселый. Шалаши вот строить научил дурачка. Угощает всегда, если что вкусное у него есть. Они вообще добрые, отродья-то. Не жадные. А ведь, вроде, от гонений таких должны ого-го как людей ненавидеть. А они еще и лечат иногда. Петрушка сам видел, как Жюли в городе хроменькую Зоську к себе подозвала: пять лет девчонке, а с детьми ее играть не берут — бегать не может, одна ножка короче другой на целую пядь. Так Жюли ей свою маленькую руку на ножку-то положила, погладила, наклонилась, подула — и Зоська как пошла!.. Сначала чуть не грохнулась, с непривычки-то. А потом приноровилась, да бежать. И кричит: «Мама, мама, смотри!.. Я бегаю!»… Ну, Жюли, конечно, вмиг оттуда ускользнула: это дитё малое не поймет, откуда чудо, а взрослые-то сразу сообразят, кто это тут такими делами занимается.

Вообще-то, отродья помаленьку все лечить умеют. Не как Лекарь, конечно, тот чудеса эти поминутно, видать, творит, — а так, самую малость. Жюли потом говорила, что людей намного легче лечить, чем отродий. Какой-то там обмен у них, говорит, разный. Жюли пыталась объяснить, дак ведь Петрушка дурачок, где ему эти премудрости понять.

Жмых опять вздохнул и угнездился поудобнее.

Дурачок-то он, конечно, дурачок, но ведь и дурачку ясно: раз странные дела пошли — значит, смутные времена настают. Видать, Крысолов близко.

Хоть Жмых про это только подумал, вслух не сказал, а Умник дернулся на кровати, точно его этим… небесным лекстричеством прошибло. Петрушка поскорее рот двумя руками зажал и даже голову под подушку спрятал. А над головой — голос Корабельника, спокойный, но гром в нем погромыхивает, как будто где-то далеко-далеко гроза собирается.

— Близко, говоришь?.. — спросил — и отошел.

А Петрушка еще долго заснуть не мог, все ворочался и одеяло в ужасе несусветном на голову натягивал.

Огромный старый камин жарко полыхал, отбрасывая теплые отсветы огня на лица, и в его свете даже ярко-голубые глаза Рады казались темными. Корабельник сидел в кресле — деревянном, обитом вытертой кожей, с резными подлокотниками и высокой спинкой. Остальные расположились кто где у камина, девушки живописной группкой сидели на толстом багрово-алом ковре среди разбросанных подушек с полуистлевшей старинной вышивкой. Подорожник подпирал стену у двери, как будто привычно нес стражу. Из-под двери потягивало ледяным сквозняком — за стенами замка продолжала бушевать буря, и вой ветра в каминной трубе напоминал то заунывный плач, то волчью песню, то чей-то дьявольский хохот. Пахло горящими шишками, сосновой смолой, сыроватым духом ветхих гобеленов, свисающих со стен, тысячелетним камнем и немного тленом из холодных углов. Кудряш ворошил угли бронзовой кочергой, и от огня его светлые волосы казались медными.

Корабельник поднял голову и обвел всех пристальным взглядом. Отродья смотрели на него с надеждой и робостью, как заблудившиеся дети.

— Нета, — глаза Корабельника остановились на лице девушки, — скажи мне: ты что-нибудь слышишь?

Нета вздрогнула и опустила голову. Ей не хотелось говорить, но не сказать было нельзя.

— Да, — произнесла она тихо. — Уже несколько дней. Только я не знаю, что это. Я думала… думала, может, в одном из других замков какой-нибудь телекин, вроде нашего Умника, тоскует, а мне случайно слышно…

— На что это похоже? — Корабельник требовательно впился глазами в ее лицо.

— Я… не знаю, — Нета пожала плечами. — Как будто… — она замялась, но все-таки вымолвила, — как будто отец меня зовет. Далеко. Но слышно.

На несколько секунд в зале повисла оглушительная тишина. Жюли инстинктивно придвинулась ближе к Кудряшу, Рада и Алиса схватились за руки. Подорожник вскинул голову у дверей. Птичий Пастух взъерошил волосы быстрым жестом.

Корабельник мрачно кивнул.

— Да. Я тоже… слышу. У меня это громко. Очень громко. Иногда это трудно вынести. Думаю, Умник и Тритон… они самые сильные из вас, а чем сильнее отродье, тем громче Зов.