Олег Говда - Сабля и крест

— На Тивильжанскую переправу нельзя идти, повелитель. Чувствую, там нас будут ждать!

— Ну и что? Ты же сам рассказывал, что казаки никогда не держатся вместе большими отрядами. Так чем же нам сможет помешать горсточка гяуров? Вырежем столько, сколько сможем, а остальных — возьмем в плен. Нам нужны сильные рабы…

— К сожалению, это не так легко сделать, достойный Салах-Гирей. Казаки хорошо вооружены и к битве привычны. Много твоих воинов погибнет. Тогда как старый хан больше всего гордился бы своим сыном, если б ты и ясырь богатый привел, и отряд сохранил. Как и подобает истинно великому воителю. Поэтому нам следует, не встревая в открытый бой, незаметно перебраться на левый берег и захватить врасплох какое-то селение. Не бедное, но и не слишком большое. А если с запорожским дозором сцепимся, неприметно подобраться уже не удастся. Нас везде поджидать будут. Седмицы две по буеракам таиться придется, пока тревога поутихнет. А отряд не брал припасов на столь длительный поход. Но и это еще полбеды. Если казаки заметят нас, то пропустив сейчас, могут поджидать на обратном пути. Когда мы возвращаться с добычей станем. Вот поэтому я считаю, что нам лучше обойти переправу стороной. Выше по течению, в дне пути отсюда, еще один брод есть. Он не такой удобный, как Тивильжанский, зато о нем мало кто знает, а значит — и стерегут не так тщательно. И если будет на то милость Аллаха, там мы перейдем реку, никого не потревожив…

Салах-Гирей понимал, что совет опытного аталыка хорош, но ему уже надоели разные задержки. И горячность юноши брала верх над рассудительностью, что явно читалось по лицу молодого хана. Он уже начал подбирать слова, которыми, помимо прямого приказа, смог бы убедить своего наставника в беспочвенности тревог, когда послышался топот копыт. А мгновение спустя один из воинов высланного в дозор десятка, круто осадив коня, птицей слетел на землю и упал к ногам хана.

— Чата Ибрагима поймала гяура, повелитель! — выдохнул гонец.

'Мой первый пленник'! — сверкнула радостная мысль в голове юноши, но он не подал виду, а наоборот, как можно безразличнее, произнес:

— Так ведите его сюда… Послушаем, что он нам расскажет.

— Слушаюсь, повелитель. Только он… — воин замялся в непонятной растерянности.

— Что?

— Странный он какой-то.

— Говори ясней! — недовольно прикрикнул на гонца Кучам.

— Появился неизвестно откуда и убегать не стал, когда мы к нему кинулись… А всего имущества при нем — одно только старое седло.

— Коня не уберег, вот и оседлал самого себя, — хохотнул Салах-Гирей. — А убегать не стал, потому, что оцепенел от испуга… и забыл себя пришпорить.

— Га-га-га! — подобострастно рассмеялись все немудреной шутке.

— Нет, мой господин, не похоже, — отрицательно покачал головой воин, когда смех поутих. — Похоже, этот гяур и самого шайтана не боится. А самое странное, что он сразу попросил провести его к тебе.

— Ко мне?!

— Да, повелитель. Он так и сказал: 'Проведите меня к Салах-Гирею. У меня к нему важный разговор имеется. И побыстрее…'

Юноша удивленно моргнул и взглянул на аталыка. Этот поход готовился со всеми необходимыми предосторожностями. А потому появление у самой переправы странного гяура, ожидающего именно его отряд, настораживал.

— Чего тут гадать? — ответил на немой вопрос Кучам, удивленный не меньше своего высокородного ученика. — Пусть ведут… Сейчас он сам все расскажет.

— Слушаюсь, — поклонился гонец, одним прыжком взлетел в седло и погнал к дозору. А вскоре вернулся в сопровождении еще двоих нукеров, которые спешились неподалеку, поднесли ближе жалкого, щуплого человечка и бросили его, как куль соломы, к ногам повелителя. А рядом с ним — старое седло. Совсем негодящую кульбаку, изрядно потрепанную, с разошедшейся по швам, обшивкой.

От незнакомца воняло неприятно и странно, будто перед Салах-Гиреем оказался не человек, а трухлявый пень, побитый гнилью и обильно поросший поганками. Раздавленными поганками…

Странный гяур был одет в несусветную рванину, а его лицо по самые брови покрывала густая нечесаная поросль цвета мокрой ржавчины. А из этих зарослей на хана посверкивала пара хитрых и дерзких, как у хорька, глаз.

— Кто такой? Куда шел? Откуда? Отвечай! — грозно бросил Кучам, для убедительности чуть-чуть обнажая саблю, а потом с треском загоняя клинок обратно в ножны.

— Здешний я, — пожал плечами человечек, от чего исходящая от него вонь гнилья и тлена сделалась еще невыносимей. — Кличут Паньком, а шел я к достойному Салах-Гирею, чтобы предложить ему свою помощь. В обмен на союз…