Энгус Уэллс - На путях преисподней

Юноша стиснул в руке талисман. Он убеждал себя, что это просто игра света, что он переутомился, и старался выбросить из головы кошмарный образ. Это оказалось непросто. Оборотней на берегу становилось все больше, в их завываниях чудилась настойчивость. А Браннок ворочался все более беспокойно. Кедрин то и дело склонялся над ним, стараясь успокоить, но полукровка метался, скрюченные пальцы царапали воздух, он судорожно и глубоко дышал, раскрыв рот. Из горла вырывалось рычание, сменявшееся сдавленными стонами. Вдруг он поглядел на Кедрина, и юноша содрогнулся: глаза полукровки были сплошь желтыми, как у кота. Это длилось лишь мгновение. Браннок снова зажмурился, и Кедрин усомнился: наверно, ему снова почудилось, а может, лунный свет сыграл с ним дурную шутку. Он не хотел думать о том, что подозрения Тепшена могут подтвердиться. Когда небо на востоке стало сперва жемчужным, потом розовым, и наконец солнце позолотило небесный свод, Кедрин ощутил облегчение, граничащее с блаженством. На другой стороне горизонта индиго быстро сменялось лазурью. К этому времени проснулся Тепшен.

Кьо поглядел на Браннока, затем на Кедрина и вопросительно поднял брови. Смущенный, Кедрин описал все, что видел этой ночью, но добавил, что ему, скорее всего, просто померещилось. Тепшен хмыкнул, склонился над раненым и стянул с него рубаху. Когда кьо разматывал повязки, Браннок застонал и сонно приоткрыл глаза, но не стал протестовать. Раны почти затянулись, от воспаления не осталось и следа, шрамы покрывала плотная кожа. Кедрин коснулся рубцов талисманом — Браннок только напрягся и стиснул зубы. Он позволил снова перебинтовать себя, влез в рубаху, а потом попросил есть.

Это показалось добрым знаком. Кедрин перебрал остатки провизии и передал другу толстый кусок жареной свинины и ломоть чуть зачерствевшего хлеба. Браннок хищно вцепился в мясо. К хлебу он едва притронулся и в конце концов вернул его Кедрину.

— Мне лучше, — сказал он, улыбаясь почти как прежде.

— Ты больше не чувствуешь, что в тебе что-то сидит? — спросил Тепшен.

Браннок покачал головой.

— Нет.

Услышав о красном свечении, которое Кедрин видел ночью, Браннок снова улыбнулся.

— Значит, огненные горы уже недалеко.

— И ты почти поправился, — подхватил Кедрин. — Хвала Госпоже!

— Воистину, — откликнулся Браннок. Его глаза закрылись, он откинулся на скамью и мгновенно уснул.

Кедрин улыбнулся Тепшену и указал глазами на спящего друга.

— Похоже, мы зря беспокоились. Он выздоравливает.

— Надеюсь, — откликнулся кьо, глядя на Браннока. На его охристом лице застыло мрачное сомнение. Кедрин нахмурился.

— Тебя что-то смущает?

Тепшен пожал плечами.

— Не знаю. Раны заживают быстро. Но то, что ты видел, мне не понравилось.

Кедрин огляделся. В небе, убранном перистыми облачками, весело сияло солнце. Ночное происшествие представлялось юноше дурной шуткой, которую сыграли с ним темнота и усталость.

— Ну что ты говоришь! — воскликнул он. — Если бы какие-то чары поразили его, он не смог бы вынести прикосновения талисмана.

— Однако Камень с самого начала вызывал жжение.

— Это очищающий огонь. Он уничтожает остатки яда.

— Что же, — вздохнул Тепшен, — будем надеяться. И все-таки — не спускай с него глаз.

Из-за подозрений кьо день был испорчен. Кедрин признавал, что они не лишены оснований, но тем не менее считал, что согласиться с ними равноценно предательству. С этим лихим бродягой они делили радость и печаль, вместе преодолевали трудности и опасности. Допустить, что Браннок осквернен колдовством оборотня и представляет для них угрозу, означало отречься от дружбы. Юноша знал: Тепшен тоже привязался к Бранноку. Кьо находил в бывшем разбойнике родственную душу. Лишь забота о Кедрине и успехе их дела была причиной его подозрительности. И все же… Кедрин уселся на корме и погрузился в раздумье. Изредка поднимая глаза, он видел, как кьо возвышается на носу лодки, вглядываясь в даль.

Пожалуй, лишь молчание отличало этот день от предыдущего. Оборотни в ярких одеждах показывались реже. Браннок все время спал и поднялся лишь однажды, когда его разбудили, чтобы покормить. Лодка все так же скользила по реке, течение несло ее по стремнине, по берегам спокойно темнела стена леса. Лишь изредка ее прерывали лужайки или протоки, впадавшие в реку. Потом сумерки сгустились, солнце скрылось за вершинами деревьев, окрасив небо пурпуром, на воду упали длинные тени. Взошла луна. И тут, словно вызванные ее светом, на берегах снова собрались оборотни.