Марго Ланаган - Черный сок

Ардент можно было либо носить в заплечном мешке, либо класть на левый бок. Занимаясь хозяйством, Бонне таскала ее на спине, а порой оставляла в тени под деревом. Ардент должна была постоянно слышать знакомый голос — желательно Бонне, но Дот тоже годился на крайний случай. Если по какой-либо причине говорить возбранялось, то надо было другим способом дать ей понять, что ты рядом: прислониться или положить руку на сжатую в комок ступню; иначе она начинала дергаться и капризничать.

— Моя мать поет партию Анне, — сказал Дот. — Как и большинство матерей.

— А отцы поют Роббре, — удовлетворенно кивнул Бард, поставив Дом для Троих обратно на полку.

— Матери тоже иногда понижают голос. Или в пустую бочку стучат. Выходит похоже на Роббре.

Бард нахмурился.

— Стучат, потому что так лучше выходит, — поспешил пояснить Дот. — Два голоса вместе.

Подумав секунду, Бард улыбнулся.

— Это правда, Дот. Анне без Роббре жить не может.

Дот был еще очень молод. Он не думал, что жизнь его матери сильно изменится, если завтра всех людей, за исключением его и Ардент, унесет ураган, болезнь или война. Однако с Бардом не поспоришь.

— А партию Вилджастрамаратана никто не поет, — сказал он.

— Пф! — Бард запахнул халат и уселся. — Кто же захочет? Да и зачем? Песня Вилджастрамаратана всегда вокруг нас: в щебете птиц, в жалобе коз, в гомоне детей, что играют в свои глупые игры, плачут и смеются. У меня от этой песни болит голова. Дети — еще куда ни шло. Вырастут, достигнут среднелетия, научатся петь Анне или Роббре. Но козы и птицы, и прочие голоса — что с ними поделаешь? Приходится мычать, как Анне, и бормотать, как Роббре, чтобы их заглушить.

Мужчины порой ездили в город: за лекарствами, за углем или на похороны родственников. Уинсам слышала, как отец рассказывал про пластиковый дом, где они ночевали, про «дворец кофе», где стоял телевизор — коробка, наполненная неприятной музыкой, целующимися лунолицыми людьми и смешными футболистами. На поездку ушло два дня. Вернулись усталые и тихие, и Бард злился больше всех, пока не выкупался в реке и не успокоился в объятиях жен и детей.

— Ты никогда не говоришь с Бардом, — сказал Дот.

— Не волнуйся, — усмехнулась Бонне, натирая Ардент маслом. Она проделывала это регулярно, иначе дочь начинала стонать и ворочаться. — Барду хватает с кем поговорить.

Обработав трудные места между сжатыми пальчиками на ногах, она добавила:

— Ему не нужна моя мудрость.

— И он к тебе не обращается. Только когда говорит со всеми сразу. Когда советует, сколько отложить на продукты, и все такое. А напрямую — никогда.

— А что ему со мной говорить? — Бонне размеренными движениями массировала икры Ардент.

— Ну, как с матерью Уинсам. О работе, о детях… Тогда, может, и остальные станут с тобой общаться.

— Ах, мальчик, мальчик, — вздохнула мать. — Я в свое время достаточно наговорилась — и с твоим отцом, и с нашей семьей. Люди меня раздражают. Я работаю, присматриваю за хозяйством — чего же еще? В доме должно быть тихо, чтобы у тебя и Ардент всегда было место, где отдохнуть. А для разговоров можешь пойти к Уинсам или к Тоду. И потом, у тебя скоро среднелетие, будешь в чайный шатер ходить.

— Я не за себя беспокоюсь, а за тебя. Хочется, чтобы Бард был к тебе… помягче, что ли.

— Что, ребята дразнятся?

— Зачем? У меня свои глаза есть.

— Хм-м. Слишком острые глаза. Не пораниться бы.

Жил-был мальчик, который, наверное, никогда не спал. У него был отличный слух, и Троих он узнал задолго до среднелетия. На берегу реки, где журчание воды заглушало голос, мальчик лепил из грязи джипы, напевая «м-м-м-м» как Анне и «бу-дум бу-дум» как Роббре. Но однажды, когда у порога стояла весна и люди предвкушали скорое изобилие, мальчик запрокинул голову и запел, как… Трудно сказать наверняка, но будь у Вилджастрамаратана четыре сестры и пять братьев, они вместе шумели бы, пожалуй, не громче. Голос мальчика рвался ввысь, играя с тучами, и скакал через реку по гребешкам волн. Порой Вилджастрамаратан прерывался, чтобы всхлипнуть или прокашляться, и мальчик использовал эти промежутки, чтобы набрать в легкие воздуха.

Дот и другие ребята сначала смеялись. Потом слушали молча. Звук струился у мальчика изо рта уверенно и сильно, и перед ними раскрывались неизведанные миры шума, игры и непослушания.

Мать мальчика прибежала с криком, ударила его, повалила в грязь. Они смотрели друг на друга с испугом. Дверь дома Барда Джо отворилась, и круг его бороды возник в темноте, словно белый глаз. Бард вышел, и глядя на его походку, дети сбились в кучу.