Олег Котенко - Слово Говорящего

— !.. — сказал я. — Ну, выходит…

Почему-то все мои знакомые, которые начали писать лет на пять позже меня, уже имели по одной, а то и по две книжные публикации, только я со своими философско-психологическими наклонностями с изрядной долей сантиментов сижу до сих пор, можно сказать, в литературных девках…

Я открыл книгу. На первой странице красовалась подпись «Самому безотказному читателю. 31.12.».

— Читать не рекомендую, — подал голос Гриша-Паша. — Особенно после еды.

Игорь уселся на место и смерил ценителя литературы особенным, беззлобно-презрительным, взглядом и спросил:

— Ты сам-то помнишь, когда последний раз писал?

— Ха! — Гриша-Паша достал сигарету и закурил. — Шолохов тоже, считай, одну книгу всего написал, «Тихий Дон», а остальное — лажа. И ничего, хватило.

— Ну-ну, Шолохов ты наш… Вот, единственный среди нас настоящий писатель. — Игорь показал на Володю.

— В самом деле? — оживилась Алена.

— Есть немного, — согласился единственный писатель. — Пишу бурду всякую.

— Не слушайте его, — снова вмешался Игорь. — Это у него хроническое. Особая форма морального садизма.

— Почему садизма? — поинтересовался Гриша-Паша. — Скорее, на мазохизм похоже.

— Ни черта ты не понимаешь, — Игорь махнул рукой и сам полез в карман за сигаретой. — Садизм чистейшей воды. В особой форме.

Он еще говорил что-то, но я не слушал. Я вдруг четко и ясно увидел всю картину взаимоотношений этого человека с обществом. В литературном плане, естественно. Часто так бывает, что вот не признают тебя массово и все. Хоть ты в лепешку расшибись. Нет всемирной популярности. И тогда у тебя появляется два выхода: бросить все к такой матери и навсегда оставить в себе комплекс неполноценности или плюнуть на критиков и продолжать писать в свое удовольствие, изо всех сил стараясь не реагировать на постоянные выпады в твою сторону. Некоторым удается. Некоторым — нет…

…было до того накурено, что пришлось открывать притертую, заклеенную форточку. Гриша-Паша дымил просто немилосердно. Страшно представить, что же творится у него в квартире.

Я открыл очередную бутылку, кажется, последнюю… хотя, нет, что-то еще позвякивало под ногами у Володи. Пилась горькая уже как вода, даже закусывать не надо было. Верный признак того, что пора бы уже и закруглиться, но, боже, как не хочется…

У Гриши-Паши глаза блестели не хуже, чем шары на елке. И по цвету были примерно такими же. Он рассказывал о том, как ему кто-то дома расколотил унитаз головой. Головой! И как он теперь страдает из-за невозможности…

— А давайте я спою, — предложил Володя, когда все отсмеялись. — У вас тут гитара есть?

— Есть, — я полез из-за маленького журнального столика, рискуя опрокинуть все на пол. Гитара у меня действительно была, очень старая. На ней уже лет сто никто не играл.

Впрочем, в руках у Владимира она неожиданно ожила, подала голос. На настройку ушло буквально несколько минут. Потом Володя тронул струны и запел…

У Владимира был чуть хрипловатый, почти как у Высоцкого, только совсем не такой надрывно-рвущий голос. Видно было, что он певец-любитель, но не это главное…

Володя отложил гитару, а Гриша-Паша засопел что-то себе под нос.