Кристофер Банч - Король-Демон

Каземат, споткнувшись, завалился на бок, сбросив меня на заснеженный откос. Он попытался встать, но не смог и с бесконечным сожалением посмотрел на меня.

Я взглянул на то, что осталось от этого некогда великолепного жеребца: ребра выпирали, грива и хвост отросли и спутались, кожа, давно не мытая, стала матовой. Вращая потускневшими глазами, Каземат попробовал заржать, обнажая почерневшие десны, но смог издать только слабый хрип.

Мне следовало отыскать квартирмейстера и отдать коня ему, но я не мог.

В четверти мили от дороги была узкая лощина, и я, взяв Каземата за поводья, медленно повел его туда. Лощина была в длину всего футов пятьдесят, и там намело снега по пояс, но ее не было видно с дороги.

Каземат покорно шел следом за мной. Он остановился, словно понимая, что сейчас произойдет.

Порывшись в переметной суме, я нашел на дне крошки сахара и предложил коню слизнуть их с моей перчатки.

Поглаживая Каземата левой рукой по холке, я смотрел ему в глаза, чтобы он не видел, что делает моя правая рука. Сделав резкое движение, я перерезал коню горло подарком Йонга. Хлынул фонтан крови.

Каземат попытался попятиться назад, но не смог. Упав на бок, он дернулся один раз и затих. Убрав кинжал, я медленно побрел назад к дороге.

Солнце померкло, и небо стало иссиня-черным.

Солдаты 17-го полка нашли шатер для Алегрии и меня. Эта пестрая парусина, разрисованная пейзажами далеких земель, должна была укрывать от летнего дождика и зноя детей какого-то майсирского вельможи. Один из солдат, умеющий обращаться с иголкой, подшил изнутри одеяла, и в шатре было довольно уютно даже в мороз. Застелив пол парусиной, мы уложили меховые постели, и внутри стало тепло. Как правило, мы спали полностью одетыми, и я позволял себе единственную поблажку — скидывать сапоги перед тем, как забраться под одеяло к Алегрии.

Ее болезнь никак не проходила. Алегрия еще больше побледнела, и приступы кашля причиняли ей сильные страдания.

Решив, что Алегрия уже заснула, я приготовился осторожно лечь в постель, но тут она открыла глаза.

— Дамастес, пожалуйста, возьми меня.

Я не знал, получится ли у меня, так сильно я устал. Тем не менее я послушно разделся.

Алегрия лежала под мехами полностью обнаженная. Обняв, я нежно ее поцеловал, погладил по голове, стараясь не обращать внимания на то, как она исхудала, какими жесткими стали ее шелковистые волосы. Как ни странно, дыхание Алегрии участилось, и я возбудился. Она перевернулась на спину и раздвинула ноги. Я улегся на нее, проникнув членом в чрево, и Алегрия начала двигаться, плавно и ритмично, постанывая от наслаждения.

Ее тело забилось в сладостных судорогах, и через мгновение я тоже познал верх блаженства.

— Ну вот, — сказала Алегрия, когда ее дыхание чуть успокоилось. — Спасибо.

— Это тебе спасибо.

— Я тебя люблю.

— И я тоже всегда буду тебя любить, — сказал я.

— Но есть же где-то и другие, хорошие места, правда? — прошептала Алегрия.

— Разумеется, — подтвердил я, хотя у меня уверенности не было.

— Мы там будем счастливы, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду?

Алегрия ничего не ответила, но ее дыхание стало ровным, и она заснула. Хвала не знаю каким богам, которым я теперь больше не могу поклоняться, но я не последовал за ней в царство сна. Я просто лежал рядом, прижимая ее к себе, не покидая ее чрева, и пытался сдержать слезы.

Посреди ночи, не вскрикнув, не вздрогнув, Алегрия перестала дышать.

И моя жизнь кончилась.

Но все же я остался жить. Если бы Сайонджи отняла у меня все, тогда я вернулся бы к ней. Я стал бы постоянно искать смерти до тех пор, пока она не даровала бы мне отдых и прощение, вернув на Колесо.

Мои Красные Уланы нашли дрова для погребального костра, а Тенедос лично прочел молитву, оказав тем самым большую честь. Но это, как и все остальное, не имело для меня абсолютно никакого значения.

Отступление продолжалось. Негаретам, партизанам и солдатам регулярной майсирской армии, сталкивающимся с моей гвардией, приходилось просить пощады у богов, ибо от меня им ее ждать было нечего. Мы наносили сильнейший удар, а затем продолжали преследование до тех пор, пока противник не оказывался загнан в угол, после чего перебивали всех до последнего человека.

Мы тоже несли потери, но что с того? Все люди смертны, и всем нам было суждено погибнуть в этой бескрайней пустыне. Так не лучше ли умереть с мечом в руке, пролив кровь врага, чем медленно замерзнуть?