Сергей Смирнов: Дети выживших

— Но терпимо, как я вижу, — и Астон кивнул Скорру.

Скорр, невысокий человек в кожаной одежде и кожаном фартуке, с перчаткой на левой руке, снова потянул за рычаг. Кровать стала разъезжаться со скрипом, — видимо, ею слишком давно не пользовались.

На этот раз боль была почти невыносимой. Сухожилия — старые, одеревеневшие от бездействия сухожилия и хрящи Нгара вытянулись, и заскрипели почти так же громко, как железная несмазанная кровать.

Нгар молчал. Кровь отхлынула от лица и шрам, похожий на третью губу, стал светлее губ.

— Еще чуть-чуть, Скорр, — сказал Астон. — Ты же видишь, он терпеливый. Пусть закричит.

Легкое нажатие на рычаг.

Нгар стал длинным, неестественно длинным. Позвонки почти отделились друг от друга, суставы почти выскочили из предназначенных им впадин; теперь Нгар ростом сравнялся бы, пожалуй, с гигантом Шумааром.

Нгар внезапно вспомнил Шумаара; понадобилось всего мгновенье — и Шумаар предстал перед его внутренним взором как живой. Гигантский воин в непробиваемых доспехах, с конским хвостом на плече, с грудью, которой он мог заслонить упряжку из двух лошадей… Шумаар. Защитник. Верный, как пес.

— Шу-ма-ар! — прокричал Нгар; и хотя вместо крика вышел лишь стон, Астон и Скорр вздрогнули.

Астон подался вперед, от неожиданности расплескав вино и вопросительно взглянул на Скорра.

— Он без сознания, — сказал палач. — По-видимому, он бредит…

— Нет, — качнул головой Астон. — Шумаар — это аххумское имя. Я не понимаю, что оно означает, но в нем есть женский слог… Возможно, это название какого-то цветка или дерева.

Он снова качнул головой — на этот раз повелительно, — Скорр повернул рычаг. С пронзительным визгом обе половины кровати съехались. Тело Нгара подбросило вверх, и он открыл глаза.

Астон поднялся и приблизился к нему. Заглянул в лицо.

— Ты жив?.. — спросил он. И добавил удовлетворенно: — Жив. И даже не покалечен. Это странно, очень странно…

Он мельком глянул на Скорра, который лишь развел руками.

— Впрочем, — продолжал Астон, снова усаживаясь, — я знаю случаи, когда ваши воины из так называемых бессмертных могли продлевать свою жизнь. Например, продолжать сражаться, когда им отсекали руку или даже поражали прямо в сердце… Эти случаи описаны в наррийских хрониках, а хронисты у нас платили своими жизнями за записи, если их нельзя было подтвердить. Каждый факт проверялся трижды — с помощью разных свидетельств. Но… — Астон сделал паузу, допивая вино. — Я понял, что ничего сверхъестественного в этих случаях нет. Возможно, в одном из аххумских горных монастырей жрецы научились извлекать из мозга живых людей особое вещество. Чтобы это вещество появилось, человека следовало подвергнуть чудовищным пыткам. Потом они умирали, конечно — им же буравили черепа… Насколько мне известно, одной капли этого вещества достаточно, чтобы превратить любого воина в неистового зверя, совершенно нечувствительного к боли.

Астон остановился, взглянул на Ваде — все ли тот успел записать, — и снова посмотрел на Нгара.

Нгар молчал. Его рубец вновь налился кровью — и внезапно все три губы растянулись в улыбке.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — прохрипел он; звуки клокотали в его растянутой гортани.

— Разве? — удивился Астон. — Я-то думал, что ты посвящен в тайны ваших жрецов.

— Наши жрецы не пробуравливают черепа живым людям, — сказал Нгар.

Астон пожал плечами.

— Значит, ты даже этого не знаешь… — с сожалением сказал он. — Тогда придется либо убить тебя, либо посадить в клетку и поместить в триумвирский зверинец. Кстати, там уже содержатся некоторые из твоих соплеменников. И даже размножаются в неволе, что характерно лишь для низкоорганизованных существ…

Астон вздохнул, кивнул писцу и направился к выходу из каземата.

Скорр открыл было рот, но Астон тут же бросил ему на ходу:

— Потренируйся на нем. Возможно, он расскажет что-нибудь интересное. И если останется в живых — доложи мне.

Все, что было потом, Нгару виделось как бы со стороны. Он не боялся боли — теперь он знал, что больно не ему, а всего лишь этому большому, полумертвому, пережившему себя телу. Главное — суметь сосредоточиться и вынести сознание за пределы тела, даже не стараясь слишком удалиться от него. Сознание становилось оболочкой, второй кожей — но невидимой и неощутимой. Нгар знал, что с ним делают, видел даже, как, хотя и не мог уже видеть заплывшими, спрятавшимися в синие щели глазами.