Александр Талал - Влюбиться в эльфа и остаться в живых

Если бы не фотография на письменном столе, Женя, возможно, совсем забыл бы их лица за последние пять лет. Где-то в недрах тяжелого захламленного дубового комода пылился фотоальбом, и Женя все собирался откопать и перелистать его, но что-то всегда останавливало его и заставляло откладывать на потом. Он вообще не затевал в квартире никаких перестановок и редко убирал; здесь все осталось как в тот день, когда в дверь позвонил следователь милиции Николай Петрович Чепурко и рассказал Жене, неловко теребя коричневый пакет из вощеной бумаги с личными вещами Владимира и Ольги Степановых, что его родители больше не придут домой. Женя тупо смотрел на пакет, где чужой рукой были выведены неживые уже имена, пока Николай, смущаясь, откашливаясь и часто почесывая покрасневшие веки, бубнил вопросы про возможных недоброжелателей.

Альбом продолжал пылиться в комоде, а в представлении Жени мама и папа оставались такими, как на этой фотокарточке в рамке, такими, какими он не знал их при жизни: восемьдесят девятый год, фотоателье совкового образца с фоном из большой чопорной красной занавески, им столько лет, сколько Жене сейчас, на отце потертый кожаный плащ, доставшийся от дедушки-летчика, и яркий узкий галстук, мама в рваных, невероятно модных тогда «варенках» и с цветными лентами в черной косе, и лица у обоих светятся счастьем и восторгом. Мама рассказывала, что этот кадр старенький фотограф счел неудачным; он был слегка смазан, потому что влюбленные никак не могли угомониться и позировать как полагается, чинно замерев и убрав с лица глупые улыбки. Но папа вставил в рамку именно забракованное фото.

Никто уже не помнит, что когда-то орки и эльфы жили в мире. В тот забытый век все умели пользоваться магией, и волшебство было на службе у любви, дружбы, созидания…

…Но однажды при загадочных обстоятельствах погибли оба Принца – Оркский и Эльфийский. Случилось это восемьсот лет назад, в те незапамятные времена, когда Орки ездили верхом на волках и еще не научились пользоваться колесницами…

Что-то в тексте сказки захватило Женино внимание с первого момента. Он переворачивал листы один за другим, повествование несло его все дальше, как большая река, плавно, но бесповоротно. Оторваться было невозможно.

… Говорят, что Гоблин до сих пор бродит среди нас, боясь показаться на глаза. И еще говорят, что только он может открыть миру секрет – с чего же все-таки началась эта затяжная многовековая война…

Не отрываясь от рукописи, Женя поднялся с кресла, нащупал в выдвижном ящике стопку бумаги и вывалил ее на стол. Цветные карандаши осторожно сделали первые штрихи. Его руки работали все быстрее и быстрее, и скоро уже почти лихорадочно. На бумаге картины возникали словно сами по себе, за какую-то минуту… Женя жадно поглощал еще абзац и снова принимался за работу. Он рассеянно скинул с себя рубашку, смял в комок и бросил в угол. Готовые эскизы заполнили весь стол, лежали на полу, ворохом на кресле… Гоблин перед разбитым зеркалом… Рыночная площадь средневекового города… Бездыханные Принцы на полу залы… Орк верхом на волке отбивается копьем от трех эльфов с мечами на фоне горящего города… За окном смеркалось.

…Завязалась лютая вражда. Златовласые эльфы невзлюбили темноволосых орков, да и орки эльфов возненавидели… И новоизбранные Принцы двух народов строго-настрого запретили им дружить и влюбляться друг в друга. Ведь сами Боги освятили эту праведную войну и наложили заклятие на обе нации. Акт милосердия или проявление любовных чувств, дружеское рукопожатие или братание по отношению к противнику наказуемы всемирной катастрофой. Реки повернут вспять… Солнце столкнется с Луной… Горы обратятся в песок… Таков был самый главный закон, и никому не приходило в голову его оспаривать. Все были заняты враждой и ненавистью…

Но вот однажды случилось так, что молодой орк полюбил девушку-эльфа.

– Молодой орк… – Женя на мгновение замер, подыскивая типаж. Ухмыльнувшись сам себе, он повернулся к старому зеркалу в потрескавшейся деревянной раме. Зеркало не выдерживали никакие гвозди, и пришлось просто поставить его на пол, прислонив к стене. В зеркале Женя отражался в полный рост, раскрасневшийся, с горящими глазами, голым торсом, охапкой карандашей в потной ладони. Он кивнул и снова склонился над ватманом.

Гасли окна в домах, но не в этой квартире; зажигались фонари и фары автомобилей, мельтешили неоновые вывески и гигантские рекламные экраны на главных улицах. Ночь проносилась стремительно в городе, который никогда не спит. Но совершенно неподвижно, как будто на фотографии, сидел посреди пустого двора огромный Пес, задрав голову к Жениному окну, пока измотанный художник не уснул в кресле.