Роберта Джеллис - Бык из моря

— Это его возлюбленная. Он боится, что я зла на нее. Да, зла. И еще как!.. — Афродита вздохнула. — Но я не трону ее.

— Тогда лучший способ переубедить его — остаться с ним самой. Сейчас он под воздействием лекарств, но тревожен. К утру он должен совершенно успокоиться, и его можно будет оставить — на время.

— Я пойду к нему... — Тут она вспомнила о Дионисе и повернулась к нему.

— Иди, иди, — настойчиво проговорил Дионис. — Коль уж я не один предупреждаю тебя о Психее — я здесь больше не нужен. — Потом, взглянув на врача, сказал: — Спасибо, что спас Эроса, Асклепий. У меня не так много друзей, чтобы терять их.

— Друзей терять нельзя никому, — отозвался худой человек. Потом рука его нервно сжала странный жезл. — Эросу нужен полный покой. Не думаю, что тебе стоит навещать его. Любое возбуждение причинит ему боль, а сильные чувства могут принести серьезный вред.

Дионис хотел всего лишь поблагодарить врача — и вот как ему отплатили!.. Невысказанный намек, что ему лучше уйти, пробудил возмущение и ярость. Этот врачишка считает, что он настолько туп и невнимателен, что способен возбудить в Эросе желание или гнев! Прежде чем здравый смысл напомнил ему, что врач сказал бы то же самое любому посетителю, чувства Диониса вьтлеснулись вовне. Асклепий еще крепче ухватился за жезл. У Афродиты перехватило дыхание. Пока страх перед ним не раздул огонь страстей еще пуще и не причинил никому вреда, Дионис мгновенно перенесся в Кносс.

Колени его подогнулись, и маленькие ручки крепко вцепились в него — с любовью, поддерживая, а не злясь. Но были они немногим сильнее тех, детских, что колотили его, пытаясь защищать Афродиту. Дионис никогда не трогал детей. Пламя обратилось внутрь, но прежде чем оно обожгло его, огонь наткнулся на холодную мягкую преграду — и умер.

Гнева не стало — но не стало и сил. Ноги не держали его, и для маленьких рук он тоже стал слишком тяжел. Дионис начал уже падать, но сумел так извернуться, что оказался в мягком кресле. И сразу съежился в нем.

— Ты вернулся, мой господин, ты вернулся, — твердила Ариадна, стоя на коленях и покрывая поцелуями его руки.

Радость и покой заполнили пустоту, оставленную покинувшим Диониса гневом. Тепло девичьих ладоней согревало застывшие Дионисовы пальцы. Его тело узнало кресло; он огляделся и увидел вызолоченный столик, золотую чашу, что всегда стояла на нем, подушку, с которой поднялась Ариадна. Она ничего не изменила здесь за годы его отсутствия и ждала своего бога в «его» месте.

Покой был едва освещен — и это он тоже помнил с тех времен, когда гнев не затапливал его целиком, когда он мог подчинять его и обращать, как оружие, против кого хотел и когда хотел. Дионис содрогнулся. Он соскальзывает прямиком в безумие, едва ли не в панике подумал он, — но ритм и гармония умело расставленной мебели и свободного пространства меж ней вернули ему способность легко и ровно дышать и — удержали на краю.

— Да, — сказал он. — Я вернулся и больше никогда не отлучусь так надолго.

Ариадна подняла полные слез глаза.

— Простишь ли ты меня за то, что я наговорила тебе? За отказ от тебя? Мне очень, очень жаль, господин мой, но... но я ведь не изменилась. Я не отвернусь от бедняжки Астериона и не позволю причинить ему вред — если смогу, конечно.

Снова неповиновение — но сейчас он чувствовал лишь покой, ему было легко и забавно, потому что, хоть она и цеплялась за его руки и смотрела умоляюще, Ариадна продолжала твердо стоять на своем. И она не боялась. Дионис рассмеялся.

— Правда не отвернешься? Ну и не надо. И не надо ждать от меня беды для быкоголового. Я ничего не сделаю ему сам и не стану требовать подобного от тебя.

Ариадна облегченно вздохнула и снова принялась целовать его руки. Когда же вскинула взгляд — выражение его лица изменилось, стало тревожным, рот искривился от отвращения к себе.

— В конце концов, ты была совершенно права, — проговорил он, заметив ее взгляд. — Я и вправду большее чудовище, чем он.

— Нет! Нет и нет. Ты такая же — даже большая — жертва тех, кто окружает тебя...

Трясущейся рукой он погладил ее по голове.

— Если я не стану принуждать тебя видеть себя таким, каков я есть, ты будешь отворачиваться от всего зла, что я творю, да, Избранница?

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Возможно, я и не буду отворачиваться, но я люблю тебя. Мне никуда не деться от этого.

— Я верю. — Дионис нагнулся, зарылся лицом в ее волосы и зашептал в макушку: — Я не знаю никого другого, равно в Верхнем и Нижнем Мире, кто любил бы меня.