Роберта Джеллис: Бык из моря

Она спускалась все ниже, голоса звучали все громче — и, когда Ариадна сошла к подножию лестницы, сделались совсем оглушительными; она шла через дворик — а певцы во главе с ее братом Андрогеем расступались перед ней и вновь смыкались позади. Может, это и к лучшему, что ей не надо будет присутствовать на танцах с быками, думала Ариадна. О, разумеется, это великая честь, знак могущества и власти — сидеть меж огромных золотых рогов, пока выступают танцоры. Но как ужасно, когда кто-нибудь из них оскальзывается и бывает поднят на рога или затоптан, и тогда приходится толковать этот недобрый знак! А так ей не нужно будет делать ничего, кроме как четырежды в год возлежать на алтаре, давая виноградарям надежду на добрый урожай.

Ободренная этими мыслями, Ариадна миновала последний расписанный фресками коридор и вышла через северные ворота дворца. Факелоносцы уже ждали ее, и теперь, высоко воздев факелы, двинулись следом. Ряды певцов тоже озарились пламенем. В огнях, однако, не было особой нужды: все окна во всех домах вдоль Царской Дороги были открыты, освещены, и из каждого выглядывали зрители. Да и небо уже побледнело.

Тем более что Ариадна не нуждалась в освещении, чтобы отыскать путь. Царскую Дорогу она знала так же хорошо, как коридор от своей спальни до туалетной комнаты. Ей было даже точно известно, сколько шагов до главного тракта. Однако, прежде чем она прошла эти две сотни шагов, ее ровное движение замедлилось. Впереди горели факелы — множество факелов, иные качались так, что их пламя трещало и колебалось, — и громкие грубые голоса неслись оттуда встречь ей в приветственном гимне... Чья-то ладонь подтолкнула Ариадну.

— Ну же, — прошипел ей в спину голос Пасифаи. — Это твои прихожане. Не разочаровывай их.

Подчиняясь нажиму материнской ладони, Ариадна шагнула вперед, раз, еще раз... Во рту у нее пересохло. Не разочаровывай их! А если она их разочарует? Они что — разорвут ее на кусочки, как принято у почитателей Диониса? Ариадна отругала себя за глупость. Сейчас ее наверняка не тронут, ведь она еще даже не посвящена. Да и потом тоже — в святилище допускают далеко не всех, так что они узнают лишь то, о чем им решат сообщить ее отец и мать. Бабку ее никогда не трогали, хотя бог ни разу не откликнулся на ее призыв, а вино и урожаи бывали порой просто ужасны.

Ариадна свернула на главный тракт и, вопреки всем своим успокоительным рассуждениям, вздрогнула. Ей вдруг пришло в голову, что бабка ее была не только жрицей, но и царицей — то есть защищена вдвойне. Насколько хватало глаз, весь склон Гипсовой Горы усеяли факелы. У этого «божка», которого высмеивала ее мать, было больше почитателей, чем могла привлечь к себе Змеиная Богиня. Разумеется, все это простой люд, с которым не стоит считаться... И тут она снова услышала тихое шипение матери:

— Я и представить не могла...

Значит, с простым людом считаться все-таки стоит, подумала Ариадна, во всяком случае, когда его много. Это нужно было запомнить. Она вдруг поняла, что певцы пошли быстрее. Ее принуждали поторопиться: свет факелов стал уже почти неразличим на фоне рассветного неба. К счастью, в святилище ей надо быть, когда солнце встанет над вершиной Гипсовой Горы, а до этого мига еще есть время.

Но все же его было немного. Когда Ариадна приблизилась к алтарю и обернулась взглянуть на тех, кто шел за ней (какое облегчение: почти все — из Кносса!), свет уже мерцал на золотых виноградных листьях Дионисова венца. Отец присоединился к матери еще во дворце, у подножия лестницы, и шел с ними. Теперь он шагнул вперед, и певцы вновь затянули призывную песнь. Потом голоса смолкли — и царь Минос поцеловал Ариадну в лоб и вознес громкую молитву, передавая Дионису свои права властителя и отца. Снова зазвучал хор, и, пока он пел, из двери слева от большой фрески за алтарем вышли два древних жреца и две жрицы.

В воздухе зазвенел новый гимн. На сей раз запела и Ариадна: гимн прославлял бога и молил его оказать милость и благословить его жрицу и ее землю, щедро засеяв их. Жрицы несли начищенную до блеска гадальную чашу; один из жрецов — большой ритон. Отец отошел. Жрица подала Ариадне чашу. Девушка приняла ее и, произнося магическую формулу, как ее учили, повернулась к жрецу. Темно-красное вино полилось в чашу. Когда оно наполнило ее почти до краев, Ариадна преклонила колени и осторожно, стараясь не пролить ни капли, поставила чашу в нише у подножия алтаря.

Солнце поднялось уже высоко, и его луч коснулся блестящего края сосуда и темной поверхности вина, покрытого легкой рябью: руки Ариадны, когда она ставила чашу, чуть дрогнули. Мерцающий блеск ударил Ариадне в глаза. Хор смолк; теперь пела одна Ариадна.