Степан Мазур: Цикл Скорпиона-4. Вектор Пути.

Тотем леопарда торжествующе забегал по телу, выискивая на предплечье Сёмы новое место для ночлега. Зрачки окровавленного блондина посветлели. Моргнув, на мир вновь смотрели голубые, как светлое небо, глаза.

Глаза без радости и жизни.

Всё светлое из жизни ушло.

Опустив взгляд вниз, Сёма, не чувствуя пальцев, провёл рукой по лицу Леры. Веки освобождённой покорно опустились. С ними опустилась и некая завеса на него самого. Чёрная, злая и холодная, как зимняя ночь в лесу.

- Любовь и красота такие же враги человека, как холод и смерть, - не своим голосом обронил Сёма и, подхватив Леру за плечи, поставил на ноги. Поставил у мраморной вмятины в полу. Той самой, что была последним шагом Скорпиона.

«Брат умер – его нет больше в этом мире. Пропали все известные нити связи», - подумал Сёма, и руки отпустили её тело.

Мгновение постояв, тело Валерии наклонилось назад и, чуть распустив руки, освобождено полетело вниз, в свободный полёт высоты.

Освобождённая птица, ощутившая свободу за миг до смерти.

Молния запечатлела в мозгу Сёмы на всю оставшуюся жизнь белое лицо, чуть вздёрнутый носик и капли крови, падающие медленнее тела. Они были легче тела и не успевали за ним, потому казалось, что падают вверх.

Лера после очередной вспышки молнии растворилась во тьме, и кто-то схватил Сёму за волосы, откидывая от окна, чтобы не шагнул следом.

Рыжая пропала из виду, отделяя от Сёмы и прошлого мира, казалось, навсегда…

Полёт же девы продолжался недолго, как и вездесущая тьма. Толчок, рывок и Лера открыла глаза в царстве тепла и света. И чернявый ангел с пронзительно-тёмными очами молча смотрел на неё.

Вначале он показался ей Скорпионом, но у любимого волосы были длиннее и вьющимися, а глаза зелёными. И лицо запоминалось. Лик же тёмного ангела запомнить не могла, сколько не смотрела. Стоило прикрыть глаза, и на разум находила пелена забвения. Опустишь веки и не можешь запомнить ни одной черты.

И совсем невозможно было определить настроение спасителя. То ли рад, то ли горд, то ли добр, то ли зол. Он был всем и ничем. Существовал и нет. В глазах невозможно было прочесть ничего.

Совсем ничего!

Ничего не выражало и лицо, которое, порой расплываясь в дымке или лёгком тумане, исчезало, появлялось вновь. Что за быстро сменяющий картинки мир? Кто ускорил время?

Боль терзала тело, выворачивая наизнанку. Нестерпимые муки в груди прекращались лишь на тот миг, когда холодная длань ангела касалась лба. Тогда боль в спешке отступала, и разум прояснялся. И краем глаза Валерия отмечала, что этот мир не похож на рай. Что свет вокруг - лишь свет солнца, что разливается по всей белой комнате сквозь большие стёкла-двери и чуть затемнённые стёкла под потолком. А тепло – это тепло окружающего мира и пары белоснежных одеял.

Чернявый ангел ненадолго исчезал. Проходили минуты, возвращался. Но каждая минута казалась её вечностью. Сражение с болью, битва один на один. Горький коктейль ужаса и безнадёжности, печали и ещё раз муки. Вездесущая боль выздоровления.

Её стоны и крики вряд ли кто слышал. Пустая просторная комната, залитая светом, лишь отражала её эхо, возвращала безнадёжный, бессмысленный плач. Но молчаливый ангел возвращался, клал холодную руку на лоб, и мир вновь обретал краски, вновь наполнялся жизнью и смыслом.

Он ничего не говорил. Она ничего не спрашивала. После произошедшего всё казалось бессмыслицей, наполненной пустотой. Лишь долгие дуэли взглядов со спасителем. Сквозь чёрные глаза на неё смотрели тысячи лет истории, тысячи жизней и целый океан боли, в котором её боль растворялась жалкой каплей.

Этот бессловесный диалог продолжался всю жизнь и мгновения, вечность и миг, прерываясь на краткие мгновения тьмы сна без сновидений и бесконечных часов боли, что укладывались в минуты его отсутствия.

И никакого больше мира. Ничего нового долгое время. Только как последнее желание ещё и ещё раз увидеть его глаза.

Час за часом, день за днём.

- Иштар, - обронил он однажды. – Я не согласен с твоей новой смертью. Ты будешь жить. Ты пробудишься вновь.

Его голос был музыкой для сердца, лекарством для души. И когда он чуть двигал губами, она жила. Она обретала вторую жизнь. Но стоило голосу замолчать, как он забывался, стирался из памяти. Ни бас, ни баритон, ни фальцет. Что это был за звук? Какого диапазона? Отдать вновь обретённую жизнь, только чтобы вспомнить. Но что с памятью? Почему не остаётся и образа? Это же невозможно! Так не должно быть!