Александр Бруссуев - Не от мира сего-3

Такое вот право инквизиции решать дела. И опять же: ни тени сомнения в совершенном. Все оправдывается служением Богу, только вот какому Богу? Впрочем, для Жана это совершенно неважно. Он давно уже получил себе бляху с эмблемой то ли острия копья, пробивающего яйцо, то ли римской цифры «пять», вписанной в овал. Вроде, пустяк, но душу греет и даже кошелек наполняет.

К тому, что ни одной реальной ведьмы вблизи он не видел, инквизитор относился спокойно. Лучше уж наносить упреждающие удары, на том свете Бог разберется. С дьяволом же ухо нужно держать востро, с ним шутки плохи.

Как же: dia — это «два», bolus — и вовсе «смерть». Убивающий тело и душу. Ну, нечаянно просмотришь врага, а он извернется, да и убьет твое тело! Очень печальная перспектива. Душа-то, как бы так помягче — давно уже омертвела, вот тело терять не хочется до умопомрачения. Хорошее еще тело-то, в меру пузатенькое, бледное и совсем безволосое — знатное тельце.

Только в рыцари с таким телом не принимают, негодяи. Точнее, с таким запахом, что этому телу присущ. Жан использовал различные благовония, но все равно заносчивое рыцарство воротило носы. Да еще глаза его не вызывали доверия — черные, мол, излишне. Бетенкур не спорил, но почему-то это обстоятельство своей «лыцарской непригодности» его жутко задевало.

Зато в инквизиторы — пожалуйста. Ездят меченосцы по лесам дремучим, к гробу Господнему пробиваются через тучи злобных муслимов, за Веру терпят страдания, пытаются очистить этот мир от скверны, но получается как-то убого, как-то не совсем серьезно.

Ну, обнаружилась в лесу некая сущность, детей похищает, кушает их, вероятно, либо по какой другой надобности приспосабливает — так с ее истреблением ничего не меняется. Обязательно в городе объявится некто, занимающийся чем-то подобным. А найти его — кишка тонка, ибо силен он, чин имеет, либо сан. Легче с ним договориться, пусть пользу приносит отдельно взятым людям, а свои грехи и страсти оставляет при себе.

Первая инквизиция, вся сплошь рыцарская, уничтожает нечисть. Зато вторая, менее продвинутая, умеет с этой нечистью договариваться. Для обоюдной, так сказать, выгоды, для прогресса и развития государства. И пусть на поясе у них не мечи, стоимостью в полгорода, а какие-то кривые и косые ножи болтаются — пользы от них больше.

Но в один прекрасный осенний день Жан, как обычно пришедший навестить своего настоятеля, увидел на прицерковном дворе нездоровую суету и даже ажиотаж. Отец Меур визгливым голосом отдавал распоряжения слугам, подгоняя их неуклюжими пинками. Те с кислыми рожами таскали какие-то тюки и свертки и грузили их на телегу, в которую уже была запряжена унылая лошадь.

— Чего это такое, отец? — спросил удивленный Бетенкур.

— А, — махнул рукой поп и тут же рукавом вытер пот со лба. — Дармоеды.

Последнее слово было произнесено очень громко, но никто из слуг не предпринял попытки ускорить шаг. А кое-кто, забежав за угол, слил в корыто вино из внушительной бутыли, чтобы в эту самую бутыль потом с идиотской усмешкой помочиться. Исполнив задуманное, бездельник по-собачьи полакал кагор, но быстро поднялся на ноги и поволок свою ношу в телегу: пейте на здоровье, ваше преосвященство.

Вино теперь никуда не денется, можно будет отметить отъезд настоятеля, как следует и сколько следует. Так же подумала малая порося, пробегающая мимо по своим делам, но привлеченная к корыту соблазнительным запахом. В отличие от человека ей вовсе не надо было таскать тюки, поэтому она тут же соблазнилась тостом «за отъезд». К ней присоединился шелудивый пес, вообще-то непьющий, но на самом деле очень даже ничего: просто раньше никто не наливал. Сразу же набежали куры, возглавляемые пыльным облезлым петухом, но их тут же прогнал осел, в два глотка втянувший в себя остатки пойла.

Свинья, пьяно икая, побрела к теряющему последние крохи терпения отцу Меуру, уткнулась ему в ноги и откинула копыта. Поп в сердцах пнул животное, но то лишь блаженно ощерилось, отрыгнув что-то из улыбающейся пасти.

Настоятель учуял запах, донельзя знакомый и даже очень уважаемый. Сразу же обнаружился и источник — невменяемая порося у ног.

— Почему свинья пьяная? — удивленно спросил он у проходящего мимо слуги.

Тот с плохо скрываемой завистью посмотрел на животное и ответил:

— Потому что она — свинья, ваше превосходительство.

В это время к телеге неверной походкой подошла собака, села и, задрав морду к пролетающим в вышине редким облачкам, завыла. Может быть, ей казалось, что она поет прощальную песню, посвященную милому другу, но для людей тоскливый вой с переливами казался мрачным предзнаменованием.