Александр Бруссуев - Не от мира сего-3

И прочие богатыри, а, точнее — рыцари получатся: тоже «Не от Мира сего».

Самое главное: может быть, удастся хоть как-то прикоснуться к Истине, либо навести иного мудрого человека на поиски этой самой Истины. Ведь она, эта Истина — и есть единственный путь познания Господа нашего.

Миром правит Любовь, но эти слова уже не про наш мир. За это отдали свои жизни великие сыны и дочери человечества, кто своей любовью установил очередной барьер наступающей бездуховности. Любить — это свойство души.

За всю свою жизнь Жан де Бетенкур не сделал ничего предосудительного: почитал отца и мать, регулярно причащался у своего духовника отца Меура, без нужды не убивал животных, поливал цветочки. Такая жизнь у него удавалась без всякого напряжения. Вероятно, потому что такая жизнь для него была естественной, такой же, как и лишение жизни врагов.

Врагов вокруг было много, причем не всегда они были явными, их еще надо было отыскать. Но это — дело привычки.

Жан в своем родном Руане считался достаточно высокорослым, если, конечно, не брать во внимание рост некоторых земляков и даже землячек. Но те — отпрыски подлой готской ветви, норманны и ливонцы, как бы и не люди вовсе. Они, конечно, есть — куда без них, коренного населения — но традиционное пренебрежение одних другими ввело в обычай не замечать друг друга. До поры до времени.

Жан не считался красавцем, но сам себе очень нравился. Тонкие ноги поддерживали несколько бочкообразное тело, в котором ширина плеч не отличалась ничем от ширины таза, разве что чуть-чуть была уже. Руки гармонировали с ногами и были примерно такой же толщины. Голова, круглая, как тыква, лишена растительности, разве что брови, да еще и из ноздрей что-то волосатое постоянно лезло. Волосы на голове у него начали выпадать еще совсем в юном возрасте, а глаза выпучиваться. Но это ничего, это даже удобно. Это не дает лишний повод всяким вошкам резвиться и скакать по плечам.

Он даже иногда удивлялся: как это бородатые норманны и их жены, прячущие свои косы под платками, спокойно обходятся без вредных насекомых? Местная знать — оно понятно: дамы постоянно на руках всякую животинку держат, за ухом ее почесывают. Собачку какую-нибудь плюгавенькую, левреткой означенную по породе своей, кошку, либо даже горностая или хорька. Носить на руках тварь, не понимающую человеческого языка, иногда обременительно. Это когда зверюшка в туалет вдруг захочет, либо сама дама почувствует нужду — как руки себе развязать? Горностай, либо хорек норовит ускользнуть куда-нибудь, где куры, а куры — везде. Левретка обязательно под копыта лошади сунется, а то и свинья ее слопает, про кошку и говорить нечего. Да и пес-то с ними, нового питомца можно завести. Так дорогие они по деньгам, ибо специально приспособлены, чтобы вшей ловить. Тем и дороги.

Конечно, это не означает, что тварь на хозяйских руках только тем и занимается, что из волос всякую живность выковыривает. Чем — интересно, лапы-то у них для этой цели не приспособлены? Тут всякие обезьяны нужны, только этих приматов днем с огнем не достать — редкость даже для королевского двора. Будет ручной зверь вшей выкусывать? Какая глупость, больше им делать нечего.

Нет, покорно лежит хорек, либо левретка под хозяйской мышкой и вздыхает обреченно. Температура тела у них, тварей бессловесных, выше, чем человеческая, а вшам тепло нужно не меньше, чем ласка. Даже больше, вот они и перебираются с дамской одежды на теплую шкурку зверька и там отогреваются. Там потом и выкусываются, когда объем мигрировавших насекомых переваливает за критический, и горностай, положим, начинает сходить от неприятного соседства со своего горностайного ума.

Впрочем, можно, конечно, воду согреть, одежду с песком и золой отстирать, самим в пару посидеть, а потом жесткой мочалкой тело оттереть — но это уже блажь. Это дело готов неразумных, пусть норманны в духоте себя мучают, свет французского общества воспитан по-другому, по-светски. С левретками оно, конечно, привычнее. И хлопот меньше.

Жан свою неприязнь к бородатым великанам перенес на баню — не терпел ее, на дух не переваривал. Да и баня его — тоже. Казалось ему — сунется он в парилку, тут же и угорит смертью храбрых. Отец Меур в этом его поддерживал и больше того — одобрял.

Будучи потомственным попом, ему не раз доводилось посещать Батиханство, сначала, как простому служке, позднее — сановному служителю церкви. Там ему нравилось — чем выше чин, тем разудалее жизнь: девки, выпивка, игра в кости. Все, конечно же, с верховного разрешения и заочного прощения. Но дело было даже не в этих маленьких прелестях большой жизни. Все упиралось во власть.