Дмитрий Таланов - Локумтен

Сердары получили выжимку из раковины и, взяв дельфина, превратили его в кита, который чуть не сожрал самих сердаров, когда они захотели его убить. Что оказалось непросто, потому что кит тоже оказался способен то исчезать, то появляться где угодно. Покончив с китом, сердары нашли в его черепе серебристо-голубую жидкость. Собрав её в каменный бассейн, они построили над ним купол, а вокруг выстроили замок Хальмстем. Жидкость они назвали Сотерисом.

Тогда в окрестных лесах и появились диковинные существа-демоны. Они нападали на сердаров, и тем пришлось придумать против них оружие — Арпонис. Но Арпониса было мало, и сердары собрали армию из окрестных племен. Победив демонов, они начали думать, что произошло, и обнаружили, что появилась дорога в другой мир, мир демонов. Потом Сотерис её закрыл, когда стал вращаться. Заодно он закрыл её в старый мир сердаров и Филя. Пересечь границу стало можно только через исчезающую стену в пещере под Хранилищем или с помощью Открывающего Путь. Сколько лет ушло на то, чтобы сделать самый первый Открывающий Путь, уже никто не помнил.

Еще труднее заставить работать раковину, то есть инициализировать, как сказала Руфина. В семье Фе было два человека, кому это удалось, а именно Лентола и Эша. А если брать Хальмстем, к ним можно прибавить погибшего г-на Фе. Во всей Империи Открывающий Путь был у многих, но почти ни у кого он не работал. Это была печальная новость для Филя. Лучиком надежды служило лишь то, что сердары знали какой-то дополнительный секрет, как зажигать раковину — у них Открывающий Путь работал всегда.

Тень от тучи накрыла обоз, от леса потянуло влажным холодом. Закапали первые капли дождя, и Филь перебрался к вознице на передок. Крупный дядька загородил его сбоку, а сзади его прикрыли бочки и солома. Надвинув капюшон вестницкого плаща на голову, мальчик приготовился встретить ливень.

Им было суждено сидеть под ним до центральных лабазов, откуда Филю требовалось прошагать через полгорода до замкового моста. Судя по виду тучи, мальчику предстояло явиться пред очами господина секретаря насквозь вымокшим.

Сильный ветер загудел в вышине, крупные капли дождя застучали и зашлепали по крупам лошадей, не пропуская головы и плечи седоков. Сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Поврежденная рука Филя заныла. Съежившись, он спрятал её под плащом, исподлобья глядя перед собой.

Спустя время его глаза, натренированные разбирать далекие детали в любую погоду, выловили из пелены дождя знакомые очертания. И тут он сообразил, что ему нет нужды мокнуть: он увидел, где можно переждать непогоду. Привлекая внимание возницы, Филь двинул локтем, сказал «Я дальше сам!» и скатился с телеги.

— В добрый путь! — раздалось ему в ответ.

Чавкая сапогами по раскисшей дороге, мальчик поспешил к хорошо запомнившемуся ему полусгнившему крыльцу.

«Вот неугомонная псина», — подумал он, останавливаясь в шаге от места, куда мог достать рвущийся с цепи мохнатый пес. А следом раздался крик, сотрясший изнутри ветхую хижину:

— Заткнись, гниль кладбищенская! На кого ты опять лаешь, наказание мое? Скотина ты безродная, хоть бы раз залаяла по делу!

Из двери хижины выглянула прежняя старуха всё в том же салопе. Завидев мальчика, она прищурилась. Её коричневое лицо сделалось как печеное яблоко, и Филь не мог понять, узнала она его или нет.

— Иди своей дорогой, человек хороший, пока я стражников не кликнула, — проговорила старуха хмуро. — Шатаются тут всякие!

Филя поливали струи дождя, и он неохотно сбросил капюшон с головы. Подлая бабка стояла под навесом.

— Я был у тебя, матушка, здесь прошлой осенью, — сказал он. — Пусти переждать грозу!

— Ври больше, — сказала она увесисто. — Не было тебя здесь.

Под носом и на подбородке старухи росли редкие седые волосы. Она повела в ожидании усами. Филь спросил её:

— Или не признаешь меня?

Бабка хмыкнула:

— Да как же тебя признаешь, касатик? В прошлый раз ты заявился мордатый, хоть и утомленный, а теперь истощенный и высохший, будто на рудниках служил. Где тебя носило? Гляжу, ты успел продвинуться от ночной клетки до имперского вестника, только кто поверит, что ты вестник, засмеют ведь!

Филь разозлился, но бабка вовремя напомнила, что на нем в самом деле значимая форма, тяжелеющая с каждой минутой от воды, и он решил поднажать:

— Коли видишь, что имперский служащий, то запусти! А что до моего вида, то пусть лучше надо мной смеются, чем плачут!