Дэйв Дункан - Золоченая цепь

Маркиз неуютно поерзал на подушках.

– Твоя обязанность – защищать меня, так?

– Конечно. Но только…

– Разве долговая тюрьма не опасность? Если я не наберу за считанные дни солидную сумму, сэр Дюрандаль, именно там я и окажусь. Полагаю, ты последуешь туда за мной.

– Ах ты, жалкий свиной ублюдок. – Дюрандаль не поднимал голоса; нет смысла кричать, констатируя факты. – Ты хочешь сказать, твоя сестра-шлюха не в состоянии больше выжать денег из Короля?

Взгляд Наттинга на мгновение вспыхнул, но тут же подавленное настроение снова овладело им.

– Можно сказать и так. И поскольку никто больше не заплатит моих долгов, нам предстоит гнить в тюрьме до самой смерти. На Дрейн-стрит умирают быстро, Клинок. Готов ли ты защищать меня от чахотки?

– Клянусь Восемью Стихиями, я здоровее тебя! Когда ты сдохнешь, я стану свободным – свободным от тебя и от самого позорного долга, когда-либо возложенного на честного воина.

– Тебе виднее. Мы приехали. Так это твое окончательное решение?

Карета остановилась в темном и вонючем переулке, таком узком, что люди с трудом протискивались мимо. Их ждали; в стене отворилась дверь, и из нее вышел лысый толстяк. Он улыбнулся, показывая почерневшие, сломанные зубы.

Дюрандаль обнаружил, что его отчаянно трясет. Никогда еще заклятие Уз не вступало в такое противоречие с его собственными побуждениями. Ему хотелось придушить сидевшую рядом с ним жабу и втоптать ее труп в грязь.

– Но Король дал его мне!

– И ты получишь его обратно.

– Вы мне не верите? – Голос его дрогнул. – Вы что, боитесь, что я не приложу всех усилий? Клянусь, милорд, я буду биться завтра так, словно от этого зависит ваша жизнь. Я буду честно драться и без разговоров о долговой тюрьме!

– Но это ведь так и есть. Моя жизнь поставлена на карту – не напрямую, согласен, но это не меняет дела. И всего-то, о чем я прошу, – это дать мне на день штуковину с твоего пояса. Неужели это так много для человека, который связан заклятием защищать меня от всех врагов? Решай. Дать мне сигнал кучеру ехать дальше?

Он не врал, говоря, что смерть в долговой тюрьме – дело нескольких недель. Узы могли бы и не отреагировать на столь непрямую угрозу, но Дюрандаль давал клятву. Сердце его болело, когда он снимал кинжал с пояса и передавал его маркизу.

Улыбаясь, Наттинг протянул его человеку, стоявшему в дверях, и получил взамен свиток пергамента. Он наскоро пробежал его взглядом, кивнул и дал кучеру знак погонять. Карета тронулась с места. Никто не произнес ни слова.

Как этому говнюку удалось провернуть это втайне от своего Клинка? Ну конечно, последние дни Дюрандаль проводил за фехтованием больше времени, чем обычно, оставляя его на попечение гвардейцев. Да и писем в последнее время приходило и уходило больше обычного, так что он мог бы и заподозрить что-то недоброе. И что бы это изменило? Он не смог бы выступить против своего подопечного, что бы тот ни задумал.

– Но вы хоть понимаете, – сказал он, с трудом шевеля пересохшим языком, – что если я проиграю, и Король спросит меня, что случилось с кинжалом, я скажу ему правду?

Маркиз Наттинг хитро улыбнулся.

– Ты ПРОИГРАЕШЬ, мой милый, и он не заметит, потому что кинжал будет на месте. Мы ставим на сэра Чефни, не на тебя. Я получу свои деньги в пятикратном размере, и он победит. Чтобы получить свой кинжал обратно, тебе придется проиграть.

Осенний вечер сменился ночью, когда маркиз вернулся в Наттинг-Хаус, и он сразу же прошел в сад, громко высказывая своему Клинку возмущение по поводу того, что целая армия работников ушла, так за весь день ничего и не сделав. Внутри была та же картина. Все эти маляры, художники, плотники и штукатуры лодырничали с самого утра, тратя впустую его деньги. Мои деньги, подумал Дюрандаль. Королевские деньги. Несколько дней назад маркизу отправили погостить у родителей, поэтому недостроенный дом был пуст, если не считать пятидесяти двух слуг. Наттинг визгливо вызвал слуг, потребовав бритья и свежей одежды – мыться он рисковал только в самых ответственных случаях. Пока слуги хлопотали над его высокородным телом, Дюрандаль беспокойно метался по огромной гардеробной.

Что-то было не так – что-то почти очевидное, но упрямо остающееся вне поля его зрения, и это сводило с ума. Каким бы поганым ни было объяснение, данное ему говнюком, настоящая правда могла оказаться еще хуже. Если подумать, что-то очень уж быстро тот избавился от жены; та не хотела ехать, но он настоял. Вполне разумная мера, если он ожидает ареста, значит, дело не в этом. Человек, стоящий перед финансовым крахом, должен урезать расходы на строительство и слуг, верно? Ну, не обязательно. Придворные обыкновенно не скупились, оплачивая услуги, так что любой намек на экономию может отпугнуть кредиторов. И потом, этот говнюк скорее всего и представления не имеет об экономии. Он больше не может тянуть деньги из флота или торговать влиянием сестры на Короля. Игра на фехтовальных турнирах может служить прибыльным, но все равно побочным источником дохода, но он явно задумал что-то еще. Что дальше? Он потребовал парадный вечерний костюм, словно собирался на бал или банкет. Но его никто больше не приглашал на подобные мероприятия…