Дэйв Дункан - Разбойничья дорога

– Вон! – страшным голосом взрычал Балор.

Я выскочил как испуганный заяц. Когда я закрывал за собою дверь, я услышал смех и скрип кровати.

По дороге из покоев я задержался обернуть вокруг бедер полотенце. Так я почувствовал себя гораздо лучше. Нет, я, право же, начал понемногу возвращаться к реальности, словно в первый раз за два дня проснулся или протрезвел. Мир сделался отчетливее. Я видел древние камни храмовых стен и пляшущие язычки свечей. Я чувствовал запахи старого мыла, и прокисшего супа, и кожи, и еще – чуть-чуть – слабый запах тамариска. Я слышал далекое пение – храм продолжал жить своей повседневной жизнью, как жил тысячи лет, с тех пор как на этом месте не было ничего, кроме тамарисковой рощи.

Я мог представить себе эту рощу так отчетливо, словно видел ее своими глазами.

Выйдя в прихожую, я столкнулся лицом к лицу с мерзким верховным жрецом. Он казался встревоженным и усталым, и его необъятная алая хламида покрылась пятнами пота. Он опустился на колени, но сделал это скорее на случай, если кто-нибудь еще войдет в помещение. Он смотрел на меня взглядом, который истинно верующий счел бы по меньшей мере недостаточно уважительным.

Возможно, он и боялся Балора, но моя улыбка никогда не была достаточно загадочной, чтобы убедить Нагьяка. Он понимал, что я – простой смертный, самозванец, и я не надеялся, что он будет долго терпеть меня.

– Какие-нибудь проблемы, святой отец? – весело спросил я.

Он задумчиво пожевал губу и решил поиграть в маскарад еще по меньшей мере несколько минут.

– Нет, Боже. Что, Балору Бессмертному нужно еще что-нибудь от нас? Или там всего достаточно? – Он едва не лопался от невысказанных вопросов и опасного негодования. И возможно, от страха – но не слишком.

– Мы считаем, что он не желает, чтобы его тревожили сегодня ночью. Впрочем, у нас самих есть несколько просьб.

Его пухлое лицо подозрительно нахмурилось; наголо выбритый череп блестел в свете свечей.

– Все, что пожелает Ваша Божественность, – приказ для нас, – ответил он с прямо-таки трогательным отсутствием искренности в голосе.

– Что, городские ворота заперты?

Ага! Он расплылся в хитрой улыбке.

– Полагаю, что так, Боже.

– Но, надеюсь, у вас найдется моток крепкого каната и парень покрепче, чтобы втянуть его потом обратно? А еще повязка попристойнее и пара сандалий? Горсть мелочи и мешок снеди – не слишком большая плата за оказанные услуги. Видишь ли, мы намерены лично осмотреть поле сражения, чтобы сохранить это для истории.

– Полагаю, это можно будет устроить. – Мерзко улыбаясь, он поднялся на ноги. – Вы нас покидаете?

– Именно так. Я даже заключу с тобой сделку.

Жрецы обожают сделки так же, как купцы – золото, а воины – кровь. Он довольно потер руки.

– Да, Боже?

– Ты пойдешь со мной вместе и поклянешься мне самой торжественной своей клятвой в том, что не перережешь веревку раньше, чем я благополучно спущусь со стены, – а я, так уж и быть, расскажу, как мы это сделали.

Нагьяк зажмурился и визгливо рассмеялся.

Я вышел к широкой реке у брода, и место это показалось мне знакомым. Вода стояла низкая, и из серебристых струй тут и там проглядывали отмели золотистого песка. Несколько темных черточек в потоке, вполне возможно, были вынесенными на мель трупами, но вода снова стала серебряного цвета, а не красного – если только она действительно окрашивалась в красный цвет. Ниже по течению виднелись далекие пестрые паруса рыбачьих лодок, колыхавшиеся в жарком полуденном мареве.

Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада – шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Это тюльпановое дерево запомнилось мне особенно хорошо.

В тени тополей расположились на отдых десятка два или около того молодых людей. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, перекусывая, отгоняя назойливых мух и не забывая при этом приглядывать за парой пасущихся рядом долговязых форканских лошадок.

Это была разношерстная компания, но большинство носили драные кожаные штаны полрейнского покроя. Некоторые были босиком, некоторые – в сапогах. У каждого под рукой лежал щит и меч, но все остальное их оружие скорее всего было увязано во вьючные тюки. У них было либо мало снаряжения, либо мало провианта. Почти все были совсем еще молоды, некоторые – в повязках, некоторые – оправляющиеся от ран. Несмотря на свою юность и неухоженный вид, они производили впечатление закаленных воинов, привыкших смотреть смерти в лицо.