Джон Толкиен - Толкиен - Две твердыни

Арагорн сбросил плащ. Блеснули самоцветные эльфийские ножны, и яркий клинок Андрила взвился могучим пламенем.

— Элендил! — воскликнул он. — Я Арагорн, сын Араторна, и меня именуют Элессар, Эльфийский Берилл, Дунадан; я — наследник великого князя гондорского Исилдура, сына Элендила. Вот он, его сломанный и заново скованный меч! Кто вы — подмога мне или помеха? Выбор за вами!

Гимли и Леголас не верили глазам — таким своего сотоварища они еще не видели: Эомер словно бы умалился, а он точно вырос, лицо его просияло отблеском власти и величия древних изваяний. Леголасу на миг почудилось, будто чело Арагорна увенчала белая огненная корона.

Эомер отступил и почтительно потупил гордый взор.

— Небывалые настали времена, — проговорил он. — Сказанья и были вырастают навстречу тебе из травы. Скажи мне, о господин, — обратился он к Арагорну, — что привело тебя сюда? Речи твои суровы и темны. Давно уж Боромир, сын Денэтора, поехал за ответом на прорицанье, и конь, ему отданный, вернулся назад без всадника. Ты — северный вестник рока: что же он велит нам?

— Велит выбирать, — ответствовал Арагорн. — Скажи Теодену, сыну Тенгела, что войны не минуешь, в союзе с Сауроном или против него. Жить по-прежнему никому больше не дано, и оставить при себе то, что мнишь своим, — тоже. Но об этом потом, если мне приведется — а надо, чтоб привелось, — говорить с самим конунгом. Теперь же время не терпит, и мне нужна твоя помощь, хотя бы твои вести. Ты слышал уже, мы гнались за ватагой орков, чтобы освободить друзей. Каков твой совет?

— Мой совет — оставить погоню, — сказал Эомер. — Орки перебиты все до единого.

— А наши друзья?

— Были одни лишь трупы орков.

— Да, что-то непонятно, — сказал Арагорн. — А вы хорошо искали? Точно ли не было других мертвецов, только орки? Наши друзья — маленькие, на ваш взгляд почти что дети, босые, в серой одежде.

— Ни детей, ни гномов не было среди мертвых, — сказал Эомер. — Мы пересчитали убитых и, как велит наш обычай, свалили падаль грудою и подожгли ее. Останки, наверно, еще дымятся.

— Они не дети и не гномы, — сказал Гимли. — Друзья наши были хоббиты.

— Хоббиты? — удивился Эомер. — Какие такие хоббиты? Чудно вы их называете.

— Они и народец-то чудной, — сказал Гимли. — Но с этими двумя мы очень сдружились. А про хоббитов вы слыхали в том прорицании, которое встревожило Минас-Тирит. Там сказано было: «…невысоклик отважится взять…» Хоббиты и есть невысоклики.

— Невысоклики! — расхохотался спешенный всадник рядом с Эомером. — Ох, невысоклики! Это коротышки-то из детских песенок и северных побасенок? Ой-ой-ой! Мы что, заехали в сказку или все-таки ходим средь бела дня по зеленой траве?

— Бывает, что не различишь, — сказал Арагорн. — Ведь сказки о нашем времени будут слагаться потом. Ты говоришь — по зеленой траве? Вот тебе и сказка средь бела дня!

— Замешкались мы, — сказал всадник Эомеру, не обращая внимания на Арагорна. — Надо нам торопиться на юг, Сенешаль. А они пусть тешатся выдумками, эти дикари. Или, может, связать их и доставить конунгу?

— Спокойствие, Эотан! — распорядился Эомер на здешнем наречии. — Оставь меня с ними. И выстрой эоред на дороге, сейчас пойдем к Онтаве.

Эотан что-то буркнул под нос, потом отдал команду, всадники отъехали и построились поодаль. На склоне остались лишь трое путников с Эомером.

— Удивительны речи твои, Арагорн, — сказал он. — Однако же говоришь ты правду, это ясно: мы ведь не лжем никогда, так что нас нелегко обмануть. Правду ты говоришь, но не договариваешь. Не расскажешь ли все толком, чтобы я знал, как мне быть?

— Много недель назад выступили мы из Имладриса, куда прорицание — помнишь? — привело Боромира из Минас-Тирита, — начал Арагорн. — Сыну Денэтора я был попутчиком: мы готовились биться бок о бок в грядущей войне с Сауроном. Но вышли мы не вдвоем, и Отряд наш имел совсем иное поручение, о котором я пока не вправе говорить. Вел Отряд Гэндальф Серый.

— Гэндальф! — воскликнул Эомер. — Как же, Гэндальф Серая Хламида у нас повсюду известен, однако нынче, знай это, именем его тебе не снискать милости конунга. Сколько люди помнят, он то и дело вдруг наведывался: бывало, по многу раз в год, а бывало, пропадал и на десять лет. И всегда приносил тревожные вести — теперь его только горевестником называют.

Да и то сказать — вот был он у нас прошлым летом, и с тех пор все пошло вкривь и вкось. Начались нелады с Саруманом. Дотоле мы Сарумана считали другом, а Гэндальф сказал нам, что в Изенгарде точат на нас мечи. Ортханк, сказал он, был его узилищем и он чудом спасся. Он просил помощи у Теодена, но Теоден отказал. Будешь у конунга — ни слова о Гэндальфе! Гнев его не остыл. Ибо Гэндальф выбрал себе коня по имени Светозар, благороднейшего из отборного табуна Бэмаров, коня, чьим седоком может быть лишь конунг. Прародителем этой породы был жеребец Эорла, понимавший человеческий язык. Правда, семь суток назад Светозар воротился, но конунг пуще прежнего гневен: конь одичал и никому не дается в руки.